Русские народные сказки

Хитрая наука

Жили себе дед да баба, был у них сын. Старик-то был бедный; хотелось ему отдать сына в науку, чтоб смолоду был родителям своим на утеху, под старость на перемену, а по смерти на помин души, да что станешь делать, коли достатку нет! Водил он его, водил по городам – авось возьмет кто в ученье; нет, никто не взялся учить без денег. Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о своей бедности и опять повел сына в город. Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда: – Что, старичок, пригорюнился? – Как мне не пригорюниться! – сказал дед. – Вот водил, водил сына, никто не берет без денег в науку, а денег нетути! – Ну так отдай его мне, – говорит встречный, – я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не просрочишь – придешь вовремя да узнаешь своего сына – возьмешь его назад; а коли нет, так оставаться ему у меня. Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живет и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошел домой. Пришел домой в радости, рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун. Вот прошли три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к нему малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошел в избу добрым молодцем, поклонился отцу и говорит: завтра-де сравняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним приходить и как его узнавать. – У хозяина моего не я один в науке; есть, – говорит, – еще одиннадцать работников, навсегда при нем остались – оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нем двенадцатым. Завтра, как придешь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями – перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все высоко станут летать, а я нет-нет да возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажь на того голубя, что повыше всех. После выведет он к тебе двенадцать жеребцов – все одной масти, гривы на одну сторону и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да правой ногою и топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня. После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одежей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, примечай-ка: на правую щеку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опять-таки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажь на меня. Рассказал все это, распростился с отцом и пошел из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину. Поутру дед встал, собрался и пошел за сыном. Приходит к колдуну. – Ну, старик, – говорит колдун, – выучил твоего сына всем хитростям. Только, если не признаешь его, оставаться ему при мне на веки вечные. После того выпустил он двенадцать белых голубей – перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны – и говорит: – Узнавай, старик, своего сына! Как узнавать-то, ишь все ровны! Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя: – Кажись, это мой! – Узнал, узнал, дедушка! – сказывает колдун. В другой раз выпустил он двенадцать жеребцов – все как один, и гривы на одну сторону. Стал дед ходить вокруг жеребцов да приглядываться, а хозяин спрашивает: – Ну что, дедушка! Узнал своего сына? – Нет еще, погоди маленько. Да как увидал, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него: – Кажись, это мой! – Узнал, узнал, дедушка! В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила. Дед раз прошел мимо молодцев – ничего не заприметил, в другой прошел – тож ничего, а как проходил в третий раз – увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит: – Кажись, это мой! – Узнал, узнал, дедушка! Вот делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой. Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин. – Батюшка, – говорит сын, – я сейчас сделаюсь собачкою; барин станет покупать меня, ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь! Сказал так-то да в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою. Барин увидал, что старик ведет собачку, зачал ее торговать: не так ему собачка показалася, как ошейник хорош. Барин дает за нее сто рублев, а дед просит триста; торговались, торговались, и купил барин собачку за двести рублев. Только стал было дед снимать ошейник – куда! – барин и слышать про то не хочет, упирается. – Я ошейника не продавал, – говорит дед, – я продал одну собачку. А барин: – Нет, врешь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник. Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошейника нельзя купить собаку!) и отдал ее с ошейником. Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошел домой. Вот барин едет себе да едет, вдруг – откуда ни возьмись – бежит навстречу заяц. – Что, – думает барин, – али выпустить собачку за зайцем да посмотреть ее прыти? Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую – и убежала в лес. Ждал, ждал ее барин, не дождался и поехал ни при чем. А собачка оборотилась добрым молодцем. Дед идет дорогою, идет широкою и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал? А сын уж нагнал его. – Эх, батюшка! – говорит. – Зачем с ошейником продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что! Воротились они домой и живут себе помаленьку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу: – Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь. Ударился оземь, сделался птичкою, старик посадил ее в клетку и понес продавать. Обступили старика люди, наперебой начали торговать птичку: так она всем показалася! Пришел и колдун, тотчас признал деда и догадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот дает дорого, другой дает дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдает; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берет! Взял одну птичку, завернул в платок и понес домой. – Ну, дочка, – говорит дома, – я купил нашего шельмеца! – Где же он? Колдун распахнул платок, а птички давно нет – улетела, сердешная! Настал опять воскресный день. Говорит сын отцу: – Батюшка! Я обернусь нынче лошадью; смотри же, лошадь продавай, а уздечки не моги продавать; не то домой не ворочусь. Хлопнулся о сырую землю и сделался лошадью; повел ее дед на базар продавать. Обступили старика торговые люди, все барышники: тот дает дорого, другой дает дорого, а колдун дороже всех. Дед продал ему сына, а уздечки не отдает. – Да как же я поведу лошадь-то? – спрашивает колдун. – Дай хоть до двора довести, а там, пожалуй, бери свою узду: мне она не в корысть! Тут все барышники на деда накинулись: так-де не водится! Продал лошадь – продал и узду. Ну что с ними поделаешь? Пришлось отдать деду уздечку. Колдун привел коня на свой двор, поставил в конюшню, накрепко привязал к кольцу и высоко притянул ему голову: стоит конь на одних задних ногах, передние до земи не хватают. – Ну, дочка, – сказывает опять колдун, – вот когда купил, так купил нашего шельмеца. – Где же он? – На конюшне стоит. Дочь побежала смотреть; жалко ей стало добра молодца, захотела подлинней отпустить повод, стала распутывать да развязывать, а конь тем временем вырвался и пошел версты отсчитывать. Бросилась дочь к отцу. – Батюшка, – говорит, – прости! Грех меня попутал, конь убежал! Колдун хлопнулся о сырую землю, сделался серым волком и пустился в погоню: вот близко, вот нагонит! Конь прибежал к реке, ударился оземь, оборотился ершом и бултых в воду, а волк за ним щукою. Ерш бежал, бежал водою, добрался к плотам, где красные девицы белье моют, перекинулся золотым кольцом и подкатился купеческой дочери под ноги. Купеческая дочь подхватила колечко и спрятала. А колдун сделался по-прежнему человеком. – Отдай, – пристает к ней, – мое золотое кольцо. – Бери! – говорит девица и бросила кольцо наземь. Как ударилось оно, в ту ж минуту рассыпалось мелкими зернами. Колдун обернулся петухом и бросился клевать; пока клевал – одно зерно обернулось ястребом, и плохо пришлось петуху: задрал его ястреб! Тем сказке конец, а мне водочки корец.

Царевна-Лягушка

Встарые годы у одного царя было три сына. Вот когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит: – Сынки мои любезные, покуда я еще не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат. Сыновья отцу отвечают: – Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить? – Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша. Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили. У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь. А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела сам не знает куда. Вот он шел, шел, дошел до болота, видит – сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей:

– Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу. А лягушка ему отвечает: – Возьми меня замуж! – Что ты, как я возьму себе в жены лягушку? – Бери, знать, судьба твоя такая. Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принес домой. Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего – на купеческой, а несчастного Ивана-царевича – на лягушке. Вот царь позвал сыновей: – Хочу посмотреть, которая из ваших жен лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке. Сыновья поклонились отцу и пошли. Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его: – Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое? – Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить. Лягушка отвечает: – Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее. Иван-царевич лег спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь. Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула: – Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки. Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завернута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понес к отцу. Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял ее и сказал: – Эту рубашку в черной избе носить. Средний сын развернул рубашку, царь сказал: – В ней только в баню ходить. Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул: – Ну, вот это рубашка – в праздник ее надевать. Пошли братья по домам – те двое – и судят между собой: – Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитра. Царь опять позвал сыновей: – Пускай ваши жены испекут мне к завтрему хлеб. Хочу узнать, которая лучше стряпает. Иван-царевич голову повесил, пришел домой. Лягушка его спрашивает: – Что закручинился? Он отвечает: – Надо к завтрему испечь царю хлеб. – Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать, утро вечера мудренее. А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб. Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, все рассказала, и те так же стали делать. А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши: – Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела. Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами. Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку, понес к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жены-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал: – Вот это хлеб, только в праздник его есть. И приказал царь трем своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с женами. Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч голову повесил. Лягушка по полу скачет: – Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое? – Лягушка, лягушка, как мне не горевать! Батюшка наказал, чтобы я пришел с тобой на пир, а как я тебя людям покажу? Лягушка отвечает – Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет». Иван-царевич и пошел один. Вот старшие братья приехали с женами, разодетыми, разубранными, нарумяненными, насурьмленными. Стоят да над Иваном-царевичем смеются: – Что же ты без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес. Где ты такую красавицу выискал? Чай, все болота исходил. Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные – пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит: – Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала. Подлетела к царскому крыльцу золоченая карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье – частые звезды, на голове – месяц ясный, такая красавица – ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берет она Ивана-царевича за руку и ведет за столы дубовые, за скатерти браные. Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила. Жены больших-то царевичей увидали ее хитрости и давай то же делать. Попили, поели, настал черед плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась – всем на диво. Махнула левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались. А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом – только гостей забрызгали, махнули другим – только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток. В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашел там лягушечью кожу и бросил ее в печь, сжег на огне. Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась – нет лягушечьей кожи. Села она на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу: – Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного… Обернулась Василиса Премудрая серой кукушкой и улетела в окно. Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошел куда глаза глядят – искать жену, Василису Премудрую. Шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истер, шапчонку дождик иссек. Попадается ему навстречу старый старичок: – Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь? Иван-царевич рассказал ему про свое несчастье. Старый старичок говорит ему: – Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело. Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошел за клубочком. Клубок катится, он за ним идет. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь. Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом: – Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе пригожусь. Он пожалел селезня и пошел дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом: – Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь. Пожалел он зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит: на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему: – Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море! Он бросил щуку в море, пошел дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается. – Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом. Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит Баба-яга костяная нога, зубы – на полке, а нос в потолок врос. – Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? – говорит ему Баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь? Иван-царевич ей отвечает: – Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала. Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую. – Знаю, знаю, – говорит ему Баба-яга, – твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно ее будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный как свой глаз бережет. Иван-царевич у Бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растет высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошел туда Иван-царевич, видит: стоит, шумит высокий дуб, на нем каменный сундук, а достать его трудно. Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц – и наутек во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на нее селезень кинулся, как ударит ее – утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море. Тут Иван-царевич залился горькими слезами – где же в море яйцо найти!.. Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у нее конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьется, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей – сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть. Иван-царевич пошел в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.

Бедный мужик

Бедный мужик шёл по чистому полю и увидел под кустом зайца. Обрадовался и говорит: — Вот теперь будет у меня дом. Сейчас поймаю этого зайца и продам за четыре рубля, на те деньги куплю свинью, она принесёт двенадцать поросят; поросят продам, богатым стану, дом построю и женюсь. Жена родит мне двух сыновей: Ваську да Ваньку. Дети будут пашню пахать, а я буду под окном сидеть и учить их, чтобы они людей работать много не заставляли. Размечтался мужик и от радости так громко крикнул, что заяц испу­гался и убежал, а дом со всеми богатствами, с женой и с детьми пропал!

Битый небитого везет

Бежала как-то раз по дороге голодная лиса. Смотрит — едет мужик и везёт в санях рыбу. Забежала лисица вперёд, легла на дорогу, хвост в сто­рону откинула и притворилась мёртвой. Подъехал мужик к лисе и дума­ет: «Вот славный воротник жене будет». Схватил лису за хвост и бросил в сани. А лиса полежала немного и давай из саней рыбу выкидывать. Рыб­ка за рыбкой, выкинула всю, а потом и сама с саней спрыгнула. Приехал мужик домой и говорит жене: «Ну, старуха, я тебе не только рыбы при­вёз, но и воротник на шубу!» Обрадовалась старуха, побежала к саням: а там ни воротника, ни ры­бы. Догадался дед, что провела его хитрая лисица, погоревал, да делать нечего. Перетаскала лиса всю украденную у мужика рыбу к себе в нору, села у входа и кушает. Бежит мимо лисы голодный волк и просит у неё рыбку. «Налови сам, — отвечает лиса — Ступай на реку, опусти хвост в про­рубь и приговаривай: «Ловись, рыбка, большая и маленькая!» Рыбка сама на хвост тебе и нацепится. Да сиди подольше». Пошёл волк на реку, опустил хвост в прорубь и приговаривает: «Ло­вись, рыбка, большая и маленькая!» Долго сидел, хвост у него приморози­ло. Попробовал волк встать, да не тут-то было. В это время бабы за водой на реку пришли, увидели волка и стали его вёдрами колотить. Насилу он от них убежал. А лиса тем временем забралась в избу, где блины пекли, наелась бли­нов, да попала головой в тесто. Испачкалась вся и убежала. Встретил её волк и говорит: «Из-за тебя меня поколотили!» «Эх, — говорит лиса, — мне-то ещё хуже. Смотри, что у меня с го­ловой». Пожалел волк лису, посадил её себе на спину и повёз в лес. А лиса сидит и приговаривает: «Битый небитого везёт, битый небито­го везёт!»

Вершки и корешки

Поехал мужик в лес репу сеять. Распахал землю, тут к нему медведь подходит и говорит: — Ты зачем в моём лесу репу сеешь? Я тебя съем за это! — Не ешь меня, — говорит мужик, — я с тобой поделюсь: тебе все верш­ки, а мне — корешки. Согласился медведь. Пришла осень, поехал мужик за репой, отдал медведю вершки, погру­зил на телегу корешки и собрался на базар репу продавать. А медведь и говорит: — Дай твои корешки попробовать. Попробовал и как зарычит: — Обманул ты меня, мужик, твои корешки сладкие, в следующий раз я их себе возьму, а тебе вершки достанутся. Согласился мужик, да посеял на следующий год пшеницу. Приехал собирать, а медведь его уже ждёт. Отдал мужик корешки, а сам поехал хлеб молотить. Грызёт медведь корешки — невкусно. Понял он что опять мужик его обманул, и запретил ему в лесу сеять. С тех пор мужик в поле сеет, а медведь в лесу мёд да малину собирает.

Два жадных медвежонка

По ту сторону стеклянных гор, за шёлковым лугом, стоял нехоженый, невиданный густой лес. В этом нехоженом, невиданном густом лесу, в самой его чаще, жила старая медведица. У неё было два сына. Когда медвежата выросли, они решили, что пойдут по свету искать счастья. Поначалу пошли они к матери и, как положено, рас­прощались с ней. Обняла старая медведица сыновей и наказала им никогда не расставаться друг с другом. Обещали медвежата исполнить наказ матери и трону­лись в путь-дорогу. Шли они, шли. И день шли, и другой шли. Наконец все припасы у них кончились. Медвежата проголодались. Понурые, брели они рядышком. — Эх, братик, до чего же мне есть хочется! — пожало­вался младший. — И мне хочется! — сказал старший. Так они всё шли да шли и вдруг нашли большую круг­лую головку сыра. Хотели было поделить её поровну, но не сумели. Жадность одолела медвежат: каждый боял­ся, что другому достанется больше. Спорили они, рычали, и вдруг откуда ни возьмись по­дошла к ним лиса.  — О чём вы спорите, молодые люди? — вкрадчиво спро­сила лиса. Медвежата рассказали ей о своей беде. — Какая же это беда! — сказала лисица. — Давайте я вам поделю сыр поровну: мне что младший, что стар­ший — всё одно. — Вот хорошо-то! — обрадовались медвежата. — Дели! Лиса взяла сыр и разломила его на две части. Но рас­колола головку так, что один кусок — это даже на глаз было видно — был больше другого. Медвежата закричали: — Этот больше! Лиса успокоила их: — Тише, молодые люди! И эта беда не беда. Сейчас я всё улажу. Она откусила добрый кусок от большей части и про­глотила его. Теперь большим стал меньший кусок. -И так неровно! — забеспокоились медвежата. — Ну, полно, — сказала лиса. — Я сама знаю своё дело! И она откусила кусок от большей части. Теперь боль­ший кусок стал меньшим. — И так неровно! — закричали медвежата. — Да будет вам! — сказала лиса, с трудом ворочая язы­ком, так как рот её был набит вкусным сыром. — Ещё самая малость — и будет поровну. Лиса продолжала делить сыр. А медвежата только чёрными носами водили туда-сюда, туда-сюда: от боль­шего куска — к меньшему, от меньшего — к большему. Пока лиса не наелась досыта, она всё делила и делила. Но вот куски сравнялись, а медвежатам почти и сыра не осталось: два крохотных кусочка. — Ну что ж, — сказала лиса, — хоть и помалу, да зато поровну! Приятного вам аппетита, медвежата! — И, по­махав хвостом, она убежала. Так-то вот бывает с теми, кто жадничает!

Два Ивана

Жили-были два брата — два Ивана: Иван-богатей, да Иван-бедняк. У Ивана-богатея полна изба всякого добра, а семья — он да жена. Нет у Ивана-богатея ни малых, ни больших ребят. А у Ивана-бедняка ребят семеро. А в доме ни крупицы, ни мучицы. Делать нечего, пошел Иван-бедняк к богатому брату: — «Дай мне брат мучицы взаймы. Я тебе потом отработаю.» — «Хорошо, — говорит Иван-богатей, — На тебе муки мисочку, а вернешь мешок.» Взял Иван-бедняк мисочку с мукой и пошел домой. Только до своих ворот дошел, как налетел Ветер, сдул всю муку из мисочки — и дальше полетел. Рассердился Иван-бедняк: — «Ах ты, озорной Ветер северный, ты моих детушек изобидел, голодными оставил! Найду я тебя — заставлю за свое озорство ответить.» И пошел Иван-бедняк за Ветром вслед. Ветер в лес — Иван в лес. Набрели на большущий дуб. ветер в дупло — и Иван в дупло. Ветер говорит: — «Чего же, мужичок, ты ко мне в гости зашел?» А Иван-бедняк отвечает: — «Нес я голодным ребятам муки горсточку, а ты налетел, муку рассеял. С чем я теперь домой приду?» — «Не горюй! — Ветер говорит, — На тебе скатерть-самобранку: чего хочешь — все тебе будет» Обрадовался Иван-бедняк, поклонился Ветру, домой побежал. Дома скатерть на стол положил и говорит: — «Дай мне, скатерть-самобранка, поесть — попить.» Только сказано — на скатерти и пироги и калачи, и с мясом щи, и окорок свиной, и кисель овсяной. Наелся Иван с ребятами и спать лег. А утром только сели завтракать, как Иван-богатей пришел. Как увидел полный стол покраснел от злости. « Я тебе муки должен, сейчас отдам, — говорит Иван-бедняк. — Скатерть-самобранка, дай мешок муки.» Только сказано — мешок муки на столе лежит. Взял Иван-богатей муку, из избы вышел. Вечером снова прибегает к брату Иван-богатей: — «Братец, помоги! Наехали гости, а у меня и печь не топлена, и хлеба не печены, нечем потчевать. Дай твою скатерку!» Ну, Иван-бедняк и дал ему скатерть-самобранку. Богатей гостей накормил, со двора проводил. скатерть-самобранку в сундук спрятал, а Ивану-бедняку такую самую, да только простую скатерть принес. Стал Иван-бедняк с ребятами за ужин садиться. Расстелил скатерочку: — «Скатерть-самобранка, дай поужинать!» Лежит скатерть бела-чиста, а ужина нет как нет. Побежал Иван-бедняк к богатею: — «Что ты, братец с моей скатеркой сделал?» — «Знать не знаю, ведать не ведаю! Какую взял, такую и отдал.» Заплакал Иван-бедняк, домой пошел. День прошел, второй пролетел, ребята плачут, есть просят. в доме ни крупицы, ни мучицы. Делать нечего. пошел иван-бедняк к богатому брату: — «Дай мне, братец, муки, или крупы, или хлебушка.» — «Нет у меня ни муки, ни крупы. ни хлебушка. Возьми, коли хочешь, в погребе, на бочке блюдо киселя.» Взял Иван блюдо киселя, домой отправился. Идет по дороге. а солнышко светит, пригревает. Стал кисель таять, с блюда бежать, да и пролился на землю. Рассердился Иван-бедняк: — «Ах ты. Солнце неразумное! Найду я тебя — заставлю за озорство ответить!» И пошел Иван солнце искать. Шел, шел, солнце все впереди, только к вечеру за горой село. Тут Иван его и нашел. Увидело Ивана Солнце и говорит: — «Ты чего, Иван, ко мне в гости пришел?» — «Нес я голодным ребятам кисель, — говорит Иван, — А ты, Солнце, как стало пригревать, в киселе играть, стал кисель таять и весь на дорогу вылился. С чем я теперь домой пойду?» — «Ничего, — говорит Солнце, — Я тебя обидело, я и помогу. Дам тебе козочку из моего стада. Ты ее желудями корми, из нее золото дои.» Накормил Иван козу желудями, стал доить. А вместо молока у козы — золото. Услыхал про козу Иван-богатей, прибежал к брату. — «Выручи, родименький, дай на часок твою козу. Надо мне долг отдавать, а денег нет.» — «Бери, да только без обману.» Взял Иван-богатей козу, надоил золота, козу в клеть спрятал, а Ивану-бедняку простую козу погнал: — «Спасибо, братец, выручил!» Накормил Иван-бедняк козу желудями, стал доить. Течет молоко, золота нет как нет. Побежал Иван-бедняк к богатею: — «Что ты, братец с моей скатеркой сделал?» — «Знать не знаю, ведать не ведаю! Какую взял, такую и отдал.» Заплакал Иван-бедняк, домой пошел. Ну, дни прошли, недели пролетели, ребята плачут, есть хотят. Зима пришла суровая, а дома ни мучицы ни крупицы. Пошел Иван-бедняк к богатому брату: — «Дай, братец, муки горсточку!» — «Не будет тебе ни муки, ни крупы, а хочешь — возьми на полке в каморке вчерашние щи.» Взял Иван-бедняк миску вчерашних щей и домой пошел. Идет, вьюга гудит. Мороз примораживает, заморозил щи до самого дна. Рассердился Иван-бедняк: — «Ах ты, Мороз-красный нос! Тебе игра, а ребятам горе! Найду я тебя — заставлю за озорство ответить!» И пошел Иван-бедняк за Морозом. Мороз по полям — Иван по полям. Мороз в леса — Иван в леса. Лег Мороз под большой сугроб — и Иван туда. Удивился Мороз: — «Ты чего, Иван, ко мне в гости пришел?» — « Нес я ребятам вчерашние щи, А ты заиграл, щи приморозил. С чем я теперь домой пойду? Скатерть-самобранку да козу золотодойку брат отнял, а ты щи перепортил.» — «Только-то, — Мороз говорит, — на тебе за это сумочку-выручалочку. Скажешь: „Двое из сумы!“ — двое выскочат; скажешь: „Двое в суму!“ — двое спрячутся.» Пришел Иван домой, суму вынул да и говорит: — «Двое из сумы!» Тут как выскочат из сумы две дубинки сосновые, как начнут Ивана бить, приговаривать: — «Не верь, Иван, богачу! Уму разуму учись!» Еле Иван дух перевел да крикнуть успел: — «Двое в суму!», — как Иван-богатей прибежал: — « Где ты был Иван? Что достал Иван?» — «Был, братец, у Мороза, а достал чудесную суму. Скажешь: „Двое из сумы!“ — двое выпрыгнут, что надо сделают.» — «Дай мне сумочку на один денек! У меня крыша развалилась, починить некому.» Принес Иван-богатей суму домой, двери запер: — «Двое из сумы!» Как выскочат из сумы две дубинки сосновые, как начнут бить, приговаривать: -"Не обижай, богач, бедняка! Отдай, богатей, Ивану скатерть да козу." Еле живой Иван-богатей пришел, отдал бедняку скатерть-самобранку и козу. Стал Иван-бедняк с детками жить-поживать, добра наживать. теперь семеро ребят — все на лавочке сидят, кашу пшенную едят. Ложки крашенные, каша масляная.

Две сестры

У лесной опушки жила-была вдова с родной дочкой да падчерицей. Родная дочь броватая, на лицо конопатая, на ногу хрома, на ухо туга. И к тому же злая да ленивая. А падчерица собой красавица, голубые глаза, что ленок после грозы. Да еще рукодельница, песенница и затейница. Мачеха да сестра ее не любили. С утра до ночи на работе морили. Вот раз падчерица сидела у колодца да пряжу пряла. Скоро уже вечер. а мачеха ругается: — Мало ты напряла, ленивица, пряди ещё! Стала девушка быстрее прясть... и уронила веретено в колодец. А мачеха говорит: — Как хочешь веретено доставай, хоть сама в колодец прыгай! Что тут делать? Подумала девушка: чем так жить, лучше на дне лежать, — зажмурилась да и прыгнула в колодец. А как открыла глаза, видит: лежит она на зеленом лугу, и солнышко светит и птицы песни поют. Встала девушка, пошла по лужку. Видит — овцы лежат, блеют: — Подгреби под нами, подмети под нами — у нас ножки болят! Взяла девушка лопату да метлу, подгребла, подмела, дальше пошла. Идет-идет, навстречу ей коровье стадо. Замычали коровы: — Подои ты нас, у нас молочко бежит из вымечка по копытечкам. Взяла девушка подойник, стала коров доить. Всех выдоила. Дальше пошла, навстречу ей табун коней. — Расчеши нам гривы, вынь репей, — просят. Расчесала им девушка гривы, вынула репьи и дальше пошла. Вдруг видит: стоит избушка, а у окошка сидит Баба-Яга. Испугалась девушка, задрожала. А Баба-Яга ей говорит: — Не пугайся меня, оставайся здесь. Если всю работу в доме хорошо будешь справлять, то неплохо жить станешь. А за плохую работу головы тебе не сносить! Вот и стала девушка у Бабы-Яги работать. Она и ткет, и прядет, и стряпает. Она еще и песни поет. Баба-Яга на нее не нахвалится. Ну и Баба-Яга ее не обижала. Хорошо кормила, мягко спать укладывала. Так — день заднем — целый год прошел. Только стала девушка грустить да плакать, перестала песни петь. Баба-Яга у нее спрашивает: — Али тебе у меня плохо? — Да нет. Ем я вдосталь, спать мне мягко, и слова я от тебя злого не слышала, а хочется мне домой. Матушка стара, а сестрица ленива. Мне-то здесь хорошо, а им без меня плохо. — Ну коли хочешь домой, — говорит Баба-Яга, — я тебя держать не стану, я тобой довольна. Вот твоё веретёшко: чисто омыто, серебром омыто. Подвела её баба-Яга к серебряным воротам, открыла ворота, стала девушка выходить, а её всю золотом и обсыпало. Пошла она по лугу, встретились ей овцы. Дали они ей молодую овечку и баранчика. Встретились коровы — дали телушечку. Встретились кони — дали ей жеребчика. Идет домой девушка. У ворот её собачка встречает, тявкает: — Наша падчерица пришла, добра принесла, гау, гау! Выбежали мачеха с дочкой из дому. Увидели девушку живую, здоровую да в золоте, и завидно им стало. На другое утро мачеха родную дочку у колодца прясть посадила. Дала ей тонкого льна, а она прядет, словно бечеву тянет. Немного напряла, взяла веретено и в колодец кинула. Велела старуха своей дочке за веретёшком прыгнуть. Прыгнула девица. Навстречу ей стадо овец: — Подгреби под нами, подмети под нами — у нас ножки болят. А она им: — Вот еще! Не за навозом я пошла — за богатством пошла. Встретилось ей стадо коров: — Девушка, подои ты нас! А она им: — И не подумаю! Не за работой иду — я за золотом иду. — Расчеши нам гривы, девушка, вынь репей! — просят кони. А она в ответ: — Не затем я иду — за добром спешу! Вот и до избушки дошла... Прямо идет, неучтиво разговаривает: — Эй, Баба-Яга, кривая нога! Что у тебя делать надо? Поработаю, а ты мне золота дашь! Баба-Яга ничего не сказала. На работу ее нарядила. У ленивицы щи несолоны, полы неметены, постель не застлана. Вот день прошел, другой прокатил. Баба-Яга ей и говорит: — Пора тебе домой идти. У тебя мать, чай, не наплачется. А ленивица в ответ: — А мне что, пускай плачет! А мне и здесь хорошо. Ну Баба-Яга ее все-таки к воротам проводила, пустое веретёшко ей отдала, открыла ворота: — Какая, — говорит, — работа, такая и плата. Только девушка за ворота ступила — полилась из ворот смола липкая, всю ленивицу облепила. Пошла она по лугу. Её овцы толкнули, коровы боднули, кони лягнули. Подошла она к дому, её собака увидела, залаяла: — Тяу! Тяу! Мачехина дочка в смоле пришла! Выскочила мачеха: — Молчи, Шавка, наша дочка в золоте придет! Да увидела свою дочь, страшную, чёрную. Стали её в бане отмывать. Мыли, мыли, до сих пор моют, а отмыть не могут...

Дочь- семилетка

Ехали два брата: один бедный, другой богатый. У обоих по лошади — у бедного кобыла, у богатого мерин. Оста­новились они на ночлег рядом. У бедного кобыла принес­ла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного: — Вставай, брат! У меня телега ночью жеребёнка родила. Брат встаёт и говорит: — Как можно, чтоб телега жеребёнка родила? Это моя кобыла принесла. Богатый говорит: — Кабы твоя кобыла принесла, жеребёнок бы подле был! Поспорили они и пошли до начальства. Богатый дарил судей деньгами, а бедный словами оправдывался. Дошло дело до самого царя. Велел он призвать обоих братьев и загадал им четыре загадки: — Что всего на свете сильнее и быстрее? Что всего на свете жирнее? Что всего мягче? И что всего милее? И положил им сроку три дня: — На четвёртый приходите, ответ дайте! Богатый подумал-подумал, вспомнил про свою куму и пошёл к ней совета просить. Она посадила его за стол, стала угощать, а сама спрашивает: — Что так печален, куманёк? — Да загадал мне государь четыре загадки, а сроку всего три дня положил. — Что такое, скажи мне. — А вот что, кума! Первая загадка: что всего в свете сильнее и быстрее? — Экая загадка! У моего мужа каряя кобыла есть; нет её быстрее! Коли кнутом приударишь, зайца догонит. — Вторая загадка: что всего на свете жирнее? — У нас другой год рябой боров кормится; такой жир­ный стал, что на ноги не поднимается! — Третья загадка: что всего в свете мягче? — Известное дело — пуховик, уж мягче не выдумаешь! — Четвертая загадка: что всего на свете милее? — Милее всего внучек Иванушка! — Ну, спасибо тебе, кума! Научила уму-разуму, век тебя не забуду. А бедный брат залился горькими слезами и пошёл до­мой. Встречает его дочь-семилетка: — О чём ты, батюшка, вздыхаешь да слёзы ронишь? — Как же мне не вздыхать, как слёз не ронить? Задал мне царь четыре загадки, которые мне и в жизнь не разга­дать. — Скажи мне, какие загадки. — А вот какие, дочка: что всего на свете сильнее и быстрее, что всего жирнее, что всего мягче и что всего милее? — Ступай, батюшка, и скажи царю: сильнее и быстрее всего ветер, жирнее всего земля: что ни растёт, что ни живёт, земля питает! Мягче всего рука: на что человек ни ляжет, а всё руку под голову кладёт; а милее сна нет ниче­го на свете! Пришли к царю оба брата — и богатый, и бедный. Выслушал их царь и спрашивает бедного: — Сам ли ты дошёл или кто тебя научил? Отвечает бедный: — Ваше царское величество! Есть у меня дочь-семи­летка, она меня научила. — Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шелкова; пусть к утру соткёт мне полотенце узорчатое. Мужик взял шёлковую ниточку, приходит домой кручин­ный, печальный. — Беда наша! — говорит дочери. — Царь приказал из этой ниточки соткать полотенце. — Не кручинься, батюшка! — отвечала семилетка, отло­мила прутик от веника, подаёт отцу и наказывает: — Поди к царю, скажи, чтоб нашёл такого мастера, ко­торый бы сделал из этого прутика кросна: было бы на чём полотенце ткать! Мужик доложил про то царю. Царь даёт ему полтораста яиц. — Отдай, — говорит, — своей дочери; пусть к завтрему выведет мне полтораста цыплят. Воротился мужик домой ещё кручиннее, ещё печальнее: — Ах, дочка! От одной беды увернёшься — другая навя­жется! — Не кручинься, батюшка! — отвечала семилетка. Попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а отца посылает к царю: — Скажи ему, что цыплятам на корм нужно одноденное пшено: в один бы день было поле вспахано, просо за­сеяно, сжато и обмолочено. Другого пшена наши цыплята и клевать не станут. Царь выслушал и говорит: — Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка. «Ну, — думает мужик, — такой хитрой задачи и дочь не разрешит; пришло совсем пропадать!» — Не кручинься, батюшка! — сказала ему дочь-семи­летка. — Ступай-ка к охотникам да купи мне живого зайца да живую перепёлку. Отец пошёл и купил ей зайца и перепёлку. На другой день поутру сбросила семилетка всю одежду, надела на себя сетку, в руки взяла перепёлку, села верхом на зайца и поехала во дворец. Царь её у ворот встречает. Поклонилась она царю. — Вот тебе, государь, подарочек! — и подаёт ему пере­пёлку. Царь протянул было руку, перепёлка — порх — и улетела! — Хорошо, — говорит царь, — как приказал, так и сде­лано. Скажи мне теперь: ведь твой отец беден, чем вы кормитесь? — Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, ловушек в воду не ставит, а я подолом рыбу ношу да уху варю. — Что ты, глупая, когда рыба на сухом берегу живёт? Рыба в воде плавает! — А ты умён? Когда видано, чтобы телега жеребёнка принесла? Царь присудил отдать жеребёнка бедному мужику, а дочь его взял к себе. Когда семилетка выросла, он женился на ней, и стала она царицею.

Жар-птица и Василиса-царевна

В некотором царстве, за тридевять земель — в тридесятом государстве жил-был сильный, могучий царь. И был у того царя стрелец-молодец, а у стрельца-молодца конь богатырский. Раз поехал стрелец на своем богатырском коне в лес поохотиться. Едет он дорогою, едет широкою — и наехал на золотое перо жар-птицы: как огонь перо светится! Говорит ему богатырский конь: — Не бери золотого пера. Возьмешь — горе узнаешь! И задумался добрый молодец — поднять перо али нет? Коли поднять да царю поднести, ведь он щедро наградит, а царская милость кому не дорога? Не послушался стрелец своего коня, поднял перо жар-птицы, привез и подносит царю в дар.  — Спасибо! — говорит Царь. — Да уж коли ты достал перо жар-птицы, то достань мне и саму птицу. А не достанешь — мой меч, твоя голова с плеч! Стрелец залился горькими слезами и пошел к своему богатырскому коню. — О чем плачешь, хозяин? — Царь приказал жар-птицу добыть. — Я ж тебе говорил: не бери пера, горе узнаешь! Ну да не бойся, не печалься: это еще не беда, беда впереди! Ступай к царю, проси, чтоб к завтрашнему дню сто кулей отборной пшеницы было по всему чистому полю разбросано. Царь приказал разбросать по чистому полю сто кулей отборной пшеницы. На другой день на заре поехал стрелец-молодец на то поле, пустил коня по воле гулять, а сам за дерево спрятался. Вдруг зашумел лес, поднялись волны на море — летит жар-птица. Прилетела, спустилась наземь и стала клевать пшеницу. Богатырский конь подошел к жар-птице, наступил на ее крыло копытом и крепко к земле прижал, а стрелец-молодец выскочил из-за дерева, подбежал, связал жар-птицу веревками, сел на коня и поскакал во дворец. Приносит царю жар-птицу. Царь увидал, обрадовался, поблагодарил стрельца за службу, жаловал его чином и тут же задал ему другую задачу: — Коли ты сумел достать жар-птицу, так достань же мне невесту: за тридевять земель, на самом краю света, где восходит красное солнышко, есть Василиса-царевна — ее-то мне и надобно. Достанешь — златом серебром награжу, а не достанешь — то мой меч, твоя голова с плеч! Залился стрелец горькими слезами, пошел к своему богатырскому коню. — О чем плачешь, хозяин? — спрашивает конь. — Царь приказал добыть ему Василису-царевну.  — Не плачь, не тужи. Это еще не беда, беда впереди! Ступай к царю, попроси палатку с золотою маковкой да разных припасов и напитков на дорогу. Царь дал ему и припасов, и напитков, и палатку с золотой маковкой. Стрелец-молодец сел на своего богатырского коня и поехал за тридевять земель. Долго ли, коротко ли, приезжает он на край света, где красное солнышко из синего моря восходит. Смотрит, а по морю плывет Василиса-царевна в серебряной лодочке, золотым веслом гребет. Стрелец-молодец пустил своего коня в зеленых лугах гулять, свежую травку щипать, а сам разбил палатку с золотою маковкою, расставил разные кушанья и напитки, сел в палатке — угощается, Василисы-царевны дожидается. А Василиса-царевна усмотрела золотую маковку, приплыла к берегу, вышла из лодочки и любуется на палатку. — Здравствуй, Василиса-царевна! — говорит стрелец. — Милости просим хлеба-соли откушать, заморских вин испробовать. Василиса-царевна вошла в палатку. Начали они есть-пить, веселиться. Выпила царевна стакан заморского вина, захмелела и крепким сном заснула. Стрелец-молодец крикнул своему богатырскому коню, конь в один миг прибежал. Тотчас снимает стрелец палатку с золотой маковкою, садится на богатырского коня, берет с собою сонную Василису-царевну и пускается в путь-дорогу, словно стрела из лука. Приехал к царю. Тот увидал Василису-царевну, сильно обрадовался, поблагодарил Стрельца за верную службу, наградил его казною великою и пожаловал большим чином. Василиса-царевна проснулась, узнала, что она далеко-далеко от синего моря, стала плакать, тосковать, совсем с лица переменилась; сколько царь ни уговаривал — все напрасно. Вот задумал царь на ней жениться, а она и говорит: — Пусть тот, кто меня сюда привез, поедет к синему морю, посреди того моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано мое подвенечное платье — без того платья замуж не пойду! Царь тотчас за стрельцом-молодцом: — Поезжай скорее на край света, где красное солнышко восходит. Там на синем море лежит большой камень, а под камнем спрятано подвенечное платье Василисы-царевны. Достань это платье и привези сюда — пришла пора свадьбу играть! Достанешь — больше прежнего награжу, а не достанешь — то мой меч, твоя голова с плеч! Залился стрелец горькими слезами, подошел к своему богатырскому коню. “Вот когда, — думает, — не миновать смерти!” — О чем плачешь, хозяин? — спрашивает конь. — Царь велел со дна моря достать подвенечное платье Василисы-царевны. — А что говорил я тебе: не бери золотого пера, горе наживешь! Ну да не бойся: это еще не беда, беда впереди! Садись на меня, да поедем к синему морю. Долго ли, коротко ли, приехал стрелец-молодец на край света и остановился у самого моря. Богатырский конь увидел, что большущий морской рак по песку ползет, и наступил ему на шейку своим тяжелым копытом. Взмолился морской рак: — Не губи меня, оставь мне жизнь! Что тебе нужно, все сделаю. Отвечал ему конь: — Посреди синего моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано подвенечное платье Василисы-царевны; достань это платье! Рак крикнул громким голосом на все синее море. Тотчас море всколыхнулось, и сползлись со всех сторон на берег раки большие и малые — тьма-тьмущая! Старший рак отдал им приказание, бросились они в воду и через час времени вытащили со дна моря, из под великого камня, подвенечное платье Василисы-царевны. Приезжает стрелец-молодец к царю, привозит царевнино платье, а Василиса-царевна опять заупрямилась: — Не пойду, — говорит царю, — за тебя замуж, пока не велишь ты стрельцу-молодцу в горячей воде искупаться. Царь приказал налить чугунный котел воды, вскипятить как можно горячей воды да в тот кипяток стрельца бросить. Вот все готово, вода кипит, брызги так и летят. Привели бедного стрельца. “Вот беда, так беда! — думает он. — Ах, зачем я брал золотое перо жар-птицы! Зачем коня не послушался?” Вспомнил про своего богатырского коня и говорит царю: — Царь-государь! Позволь перед смертью пойти с конем попрощаться. — Хорошо, ступай прощайся! Пришел стрелец к своему богатырскому коню и слезно плачет. — О чем плачешь, хозяин? — Царь велел в кипятке искупаться.  — Не бойся, не плачь, жив будешь! — сказал ему конь и наскоро заговорил стрельца, чтобы кипяток не повредил его белому телу. Вернулся стрелец из конюшни; тотчас подхватили его рабочие люди — и прямо в котел. Он раз-другой окунулся, выскочил из котла — и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Царь увидал, что он таким красавцем сделался, захотел и сам искупаться, полез сдуру в воду и в ту ж минуту сварился. Царя схоронили, а на его место выбрали стрельца молодца. Женился он на Василисе-царевне и жил с нею долгие лета в любви и согласии.

Как мужик гусей делил

Жила-была бедная семья. Детей — семеро по лавкам, а всё хозяйство — единственный гусь. И уж как не оберегал его хозяин, а настал день, когда совсем есть стало нечего. Зарезал тогда мужик гуся, изжарил его, хозяйка и на стол подала. Да вот беда, хлеба в доме нет, а уж соли отродясь не бывало. Хозяин и говорит жене: — Без хлеба и соли кусок в рот не идёт. Пойду-ка поговорю с барином, авось он за гуся даст нам хлеба. — И то верно! Пришёл мужик к барину, а у того за столом шестеро: сам с женой, два сына и две дочки. Поклонился мужик и говорит: — Прими, батюшка, от всего сердца! Уж не обессудь, больше ничего нет! — Ну, спасибо, братец, уважил! Только как же нам его поровну разделить? — А просто, — взял он нож, стал гуся кроить. Перво-наперво отрезал голову и подаёт барину: — Это тебе, потому как ты в доме всему голова. Затем отрезал гузку, барыне поднёс: — На тебе, матушка, всё хозяйство держится, гузка тебе в самый раз будет! Гусинные ноги сыновьям отделил: — Вам свои дороги по жизни торить, ножки лишними не окажутся! А дочерям по крылышку вручил: — Подрастёте, улетите из отцовского дома, тогда вам крылья сгодятся. Ну а мне, чтобы заботу на горбу носить, и туловище сойдёт! Так и выкроил себе целого гуся. Подивился барин такой смекалке, чарку мужику поднёс, хлеба дал и домой отпустил. Услыхал про это богатый сосед, зависть его взяла. Зажарил он аж пять гусей и повёз их к барину. — По какой надобе прибыл? — Да вот, гусей вашей милости на обед принёс. — Ну, спасибо, уважил. А как бы нам их поделить, чтобы без обиды? Думал мужик, думал, сколь голову не ломал, не делится поровну. Тогда позвал барин бедного мужика и велел ему разделить. Тот первого гуся отдал барину с барыней: — Теперь, батюшка, стало вас трое! Второго гуся приподнёс сыновьям, а третьего — дочерям, говоря каждый раз: — Теперь вас трое! А двух последних гусей мужик взял себе: — И нас теперь тоже трое! Рассмеялся барин: — Какой молодец! Всех наделил и себя не обидел! Щедро наградил он бедного мужика, а богатого велел прогнать со двора.

Кащей-бессмертный

Весело гудит-шумит на Посаде праздничное гулянье. Водит народ хороводы, песни поет, красны девицы голубей выпускают. Не весела только красавица Марья Моревна — ждет не дождется своего ненаглядного Никитушку. А перед теремом молодые парни похаживают, на гармошке да балалайке поигрывают. — Выходи за меня замуж, Марья Моревна! — предлагает ей один. — Прежде чем свататься, отгадай три загадки! — смеется Марья. Две загадки паренек угадал, а на третью: «Что дороже всего на свете?» — ума не хватило. — Знай, дороже отца с матерью, дороже всего на свете — родная земля. Внезапно небо заволокло черными тучами, загремел гром, засверкали молнии — это налетели на Посад черные слуги Кащея Бессмертного. Зажгли терема стрелами огненными, храмы разрушили, а молодых да пригожих девушек в полон угнали. Марью Моревну прежде всех. Вернулся Никитушка в родные края и видит — одни головешки кругом дымятся, да воронье над падалью летает. Только кокошник Марьи Моревны да ее платочек нашел Никита, а самой ее и след простыл. Закручинился добрый молодец, жизнь ему не мила стала. И пошел он куда глаза глядят. Видит — идет ему навстречу старичок-боровичок.  — Знаю про твою беду, добрый молодец. Помогу, чем могу. Вот тебе шапка-невидимка, кольцо и горсть родной земли. Они помогут. Иди смело на борьбу с Кащеем за родную землю, за близких своих, за Марью Моревну. Долгий путь прошел Никита, пока пал в незнакомый город. На площади города раскинулся большой базар. Торгуют на нем всякой снедью, арбузами, дынями. А посреди площади — эшафот. Ждет казни молодой красавец Булат-балагур. Палач уже топором на него замахнулся... Подбежал Никита к Булату-балагуру, накрыл его и себя шапкой-невидимкой. Ахнула площадь — пропали оба. И начались тут на площади чудеса! Ковер-самолет султанский, что цепью был прикован, из-под носа у стражи кто-то выхватил. А когда ковер под облака поднялся, все увидели на нем Никиту-богатыря и свободного Булата-балагура. Летят они над городом, не землю любуются.  — Спасибо тебе, богатырь! Кабы не ты, не быть бы мне живу. Куда летим? — На Кащея! Долго они летели. Но вот ковер-самолет опустился прямо у ворот замка Кащея Бессмертного. Надел Никита шапку-невидимку, сбросил стражу в пропасть, и никем не замеченный пробрался с Булатом-балагуром в логово Кащеево. Бродили они, бродили по мрачным переходам замка и попали наконец в водопадный зал. Здесь увидел Никита Марью Моревну, спящую на роскошном ложе, посреди зала. Крепким сном спит Марья Моревна, мертвым сном. Наклонился к ней Никитушка. — Очнись, моя радость, погляди на меня. Молчит Марья Моревна, не дышит. Заколдовал ее Кащей. Вдруг грянул гром, сверкнула молния, и появился Кащей. Никита и Булат успели за арку спрятаться. Подошел Кащей к Марье Моревне и надел ей на палец волшебный перстень. Вздохнула Марья и проснулась. — Выйдешь за меня замуж — озолочу. А Марья Моревна в ответ: — Как же за тебя замуж идти, когда у тебя сердца нет?! — Есть у меня сердце! Есть! Спрятано оно в черном яблоке, что на черном дереве. А черное дерево растет на черной горе. Но тот, кто яблоко найдет и дотронется до него, сам окаменеет. Снял Кащей с руки Марьи Моревны — перстень, и снова упала она замертво на ложе. — Только тогда ты проснешься, когда я умру. А я — бессмертный! — Бросил Кащей перстень в водопад и исчез. А Никита подошел к Марье Моревне и надел ей на руку кольцо, подаренное старичком-боровичком. Проснулась Марья Моревна и увидела Никиту. — Никитушйа! Сокол ты мой ясный! — Марьюшка! Я за тобой пришел, за своим красным солнышком, и за смертью Кащеевой! Идем скорее! Но не было иного выхода из замка, как только через водопад. А через водопад не перелетишь! Тогда сняла Марья Моревна с пальца кольцо волшебное и бросила в водопад. Вмиг бурный поток остановился, а Марья заснула мертвым сном. Бережно положил ее Никита на ложе и поцеловал. — Спи, родная, скоро мы опять будем вместе. На широком поле стоит стеной несметная черная рать Кащея. Посмотрел на нее Ннкита-богатырь и бросил через плечо горсть земли родной. Из каждой песчинки появился могучий воин, и встала за Никитой сила народная — великая русская рать. И грянул бой. Смертный бой за родную землю, за свой народ. Вот уже две головы срубил Никита у Кащея, а тот все не сдается. А Булат-балагур тем временем разыскал на черной горе черное дерево, сорвал черное яблоко, разломил его пополам. Из яблока выпорхнул черный голубь, а из голубя выползла черная змея. Убил Булат-богатырь змею, а сам тут же окаменел. ...Прогремел гром, сверкнула молния, и Кашей провалился сквозь землю. Расцвели на поле цветики... Проснулась Марья Моревна... Ожил Булат. И поехали они втроем на родимую сторонку.

Коза-дереза

Жили были дед да баба да внученька Маша. Не было у них ни коровки, ни свинки, никакой скотинки — одна коза. Коза, черные глаза, кривая нога, острые рога. Дед эту козу очень любил. Вот раз дед послал бабку козу пасти. Она пасла, пасла и домой погнала. А дед сел у ворот да и спрашивает: — Коза моя, коза, чёрные глаза, кривая нога, острые рога, что ты ела, что пила? — Я не ела, не пила, меня бабка не пасла. Как бежала через мосточек ухватила кленовый листочек, — вот и вся моя еда. Рассердился дед на бабку, раскричался и послал внучку козу пасти. Та пасла, пасла и домой пригнала. А дед у ворот сидит и спрашивает: — Коза моя, коза, чёрные глаза, кривая нога? острые рога, что ты ела, что пила? А коза в ответ: — Я не ела, я не пила, меня внучка не пасла, как бежала через мосточек, ухватила кленовый листочек, — вот и вся моя еда. Рассердился дед на внучку, раскричался, пошёл сам козу пасти. Пас, пас, досыта накормил и домой погнал. А сам вперёд побежал, сел у ворот да спрашивает: — Коза моя , коза, чёрные глаза, кривая нога, острые рога, хорошо ли ела, хорошо ли пила? А коза говорит: — Я не пила, я не ела, а как бежала через мосточек ухватила кленовый листочек, — вот и вся моя еда! Рассердился тут дед на обманщицу, схватил ремень, давай её по бокам лупить. Еле-еле коза вырвалась и побежала в лес. В лес прибежала да и забралась в зайкину избушку, двери заперла, на печку залезла. А зайка в огороде капусту ел. Пришёл зайка домой — дверь заперта. Постучал зайка да и говорит: — Кто мою избушку занимает, кто меня в дом не пускает? А коза ему отвечает: — Я коза-дереза пол бока луплена, за три гроша куплена, я как топну — топну ногами, заколю тебя рогами, хвостом замету. Испугался зайчик, бросился бежать. Спрятался под кустик и плачет, лапкой слёзы вытирает. Идет мимо серый волк, зубами щёлк. -О чём ты заинька плачешь, о чём слёзы льёшь? — Как мне, заиньке, не плакать, как мне серому, не горевать: построил я себе избушку на лесной опушке, а забралась в неё коза-дереза, меня домой не пускает. — Не горюй, заинька, не горюй серенький, пойдём я её выгоню. Подошёл серый волк к избушке да как закричит: — Ступай, коза, с печи, освобождай зайкину избушку! А коза ему и отвечает: — Я коза-дереза, пол бока луплена, за три гроша куплена, как выпрыгну, как выскочу, забью ногами, заколю рогами — пойдут клочки по закоулочкам! Испугался волк и убежал! Сидит заинька под кустом, плачет, слезы лапкой утирает. Идёт медведь, толстая нога. Кругом деревья, кусты трещат. — О чём, заинька, плачешь, о чём слёзы льёшь? — Как мне, заиньке, не плакать, как мне серому, не горевать: построил я избушку на лесной опушке, а забралась ко мне коза-дереза, меня домой не пускает. — Не горюй, заинька, я её выгоню. Пошёл к избушке медведь да давай реветь: — Пошла, коза, с печи, освобождай зайкину избушку! Коза ему в ответ: — Как выскочу, да как выпрыгну, как забью ногами, заколю рогами, — пойдут клочки по закоулочкам! Испугался медведь и убежал. Сидит зайка под кустом, пуще прежнего плачет, слёзки лапкой утирает. Кто мне зайчику серенькому поможет? Как мне козу-дерезу выгнать? Идёт петушок, красный гребешок, в красных сапогах, на ногах шпоры, на плече коса. — Что ты, заинька, так горько плачешь, что ты серенький, слёзы льёшь? — Как мне не плакать, как не горевать, построил я избушку, на лесной опушке, забралась туда коза-дереза меня домой не пускает. — Не горюй, заинька, я её выгоню. — Я гнал — не выгнал, волк гнал — не выгнал, медведь гнал — не выгнал, где тебе, Петя, выгнать! — Пойдём посмотрим, может и выгоним! Пришёл Петя к избушке да как закричит: — Иду, иду скоро, на ногах шпоры, несу острую косу, козе голову снесу! Ку-ка-ре-ку! Испугалась коза да как хлопнется с печи! С печи на стол, со стола на пол, да в дверь, да в лес бегом! Только её и видели. А заинька снова стал жить в своей избушке, на лесной опушке. Морковку жуёт, вам поклон шлёт. Вот и сказке конец, а кто слушал, молодец.

Мальчик с пальчик

Жили старик со старухой. Детей у них не было. Раз старуха рубила капусту и вдруг услышала чей-то плач. Развернула капустный лист, а в нём лежит мальчик ростом с пальчик. Взяла его старуха и назвала Мальчик с пальчик. Пошёл мальчик в поле помогать отцу. Пришёл он на пашню и говорит: «Здравствуй, батюшка!» Осмотрелся старик кругом: «Голос слышу, а никого не вижу. Кто это говорит со мной?» — «Это я, твой сын. Я только что народился на белый свет. Хочу тебе помогать — землю пахать. Садись, батюшка, поешь да от­дохни маленько!» Обрадовался старик, сел обедать. Мальчик с пальчик тут же залез ло­шади в ухо и стал пахать, а отцу наказал: «Захотят купить меня, прода­вай смело: не бойся — не пропаду». Вот едет мимо барин, смотрит: конь идёт и сам пашет! «Такого я ещё не видел, чтобы лошадь сама пахала!» — удивился барин. «Это мой сын пашет», — говорит старик. «Продай мне его!» — про­сит барин. «Ну, давай тысячу рублей», — согласился старик. «Что так дорого?» — спрашивает барин. «Сам видишь: мальчик мал, да удал!» Ба­рин заплатил тысячу рублей, взял мальчика, посадил в карман и поехал домой. А Мальчик с пальчик проделал дыру в кармане и убежал от барина. Вернулся он домой, и зажили старик и старуха со своим сыночком мир­но и счастливо.

По щучьему веленью

Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий — дурачок Емеля. Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печ­ке, знать ничего не хочет. Один раз братья уехали на базар, а бабы, невестки, да­вай посылать его: — Сходи, Емеля, за водой. А он им с печки: — Неохота... — Сходи, Емеля, а то братья с базара воротятся, гос­тинцев тебе не привезут. — Ну ладно. Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял вёдра да то­пор и пошёл на речку. Прорубил лёд, зачерпнул вёдра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Излов­чился и ухватил щуку в руку: — Вот уха будет сладка! Вдруг щука говорит ему человечьим голосом: — Емеля, отпусти меня в воду, я тебе пригожусь. А Емеля смеётся: — На что ты мне пригодишься? Нет, понесу тебя домой, велю невесткам уху сварить. Будет уха сладка. Щука взмолилась опять: — Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю всё, что ни пожелаешь. — Ладно, только покажи сначала, что не обманываешь меня, тогда отпущу. Щука его спрашивает: — Емеля, Емеля, скажи — чего ты сейчас хочешь? — Хочу, чтобы вёдра сами пошли домой и вода бы не расплескалась... Щука ему говорит: — Запомни мои слова: когда что тебе захочется — ска­жи только: «По щучьему веленью, по моему хотенью». Емеля и говорит: — По щучьему веленью, по моему хотенью — ступайте, вёдра, сами домой... Только сказал — вёдра сами и пошли в гору. Емеля пус­тил щуку в прорубь, а сам пошёл за вёдрами. Идут вёдра по деревне, народ дивится, а Емеля идёт сзади, посмеивается... Зашли вёдра в избу и сами стали на лавку, а Емеля полез на печь. Прошло много ли, мало ли времени — невестки говорят ему: — Емеля, что ты лежишь? Пошёл бы дров нарубил. — Неохота... — Не нарубишь дров, братья с базара воротятся, гос­тинцев тебе не привезут. Емеле неохота слезать с печи. Вспомнил он про щуку и потихоньку говорит: — По щучьему веленью, по моему хотенью — поди, то­пор, наколи дров, а дрова — сами в избу ступайте и в печь кладитесь... Топор выскочил из-под лавки — и на двор, и давай дрова колоть, а дрова сами в избу идут и в печь лезут. Много ли, мало ли времени прошло — невестки опять говорят: — Емеля, дров у нас больше нет. Съезди в лес, наруби. А он им с печки: — Да вы-то на что? — Как мы на что?.. Разве наше дело в лес за дровами ездить? — Мне неохота... — Ну, не будет тебе подарков. Делать нечего. Слез Емеля с печи, обулся, оделся. Взял верёвку и топор, вышел на двор и сел в сани: — Бабы, отворяйте ворота! Невестки ему говорят: — Что ж ты, дурень, сел в сани, а лошадь не запряг? — Не надо мне лошади. Невестки отворили ворота, а Емеля говорит потихоньку: — По щучьему веленью, по моему хотенью — ступайте, сани, в лес... Сани сами и поехали в ворота, да так быстро — на ло­шади не догнать. А в лес-то пришлось ехать через город, и тут он много народу помял, подавил. Народ кричит: «Дер­жи его! Лови его!» А он знай сани погоняет. Приехал в лес: — По щучьему веленью, по моему хотенью — топор, на­руби дровишек посуше, а вы, дровишки, сами валитесь в сани, сами вяжитесь... Топор начал рубить, колоть сухие дерева, а дровишки сами в сани валятся и верёвкой вяжутся. Потом Емеля ве­лел топору вырубить себе дубинку — такую, чтобы насилу поднять. Сел на воз: — По щучьему веленью, по моему хотенью — поезжай­те, сани, домой... Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял, подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу, ругают и бьют. Видит он, что плохо дело, и потихоньку: — По щучьему веленью, по моему хотенью — ну-ка, ду­бинка, обломай им бока... Дубинка выскочила — и давай колотить. Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь. Долго ли, коротко ли — услышал царь об Емелиных про­делках и посылает за ним офицера: его найти и привезти во дворец. Приезжает офицер в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живёт, и спрашивает: — Ты — дурак Емеля? А он с печки: — А тебе на что? — Одевайся скорее, я повезу тебя к царю. — А мне неохота... Рассердился офицер и ударил его по щеке. А Емеля говорит потихоньку: — По щучьему веленью, по моему хотенью — дубинка, обломай ему бока... Дубинка выскочила — и давай колотить офицера, наси­лу он ноги унёс. Царь удивился, что его офицер не мог справиться с Емелей, и посылает своего самого набольшего вель­можу: — Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч сниму. Накупил набольший вельможа изюму, черносливу, пряников, приехал в ту деревню, вошёл в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля. — Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, — тогда он всё сделает, что ни попросишь. Набольший вельможа дал Емеле изюму, черносливу, пряников и говорит: — Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю. — Мне и тут тепло... — Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-по­ить, — пожалуйста, поедем. — А мне неохота... — Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги. Емеля подумал-подумал: — Ну ладно, ступай ты вперёд, а я за тобой вслед буду. Уехал вельможа, а Емеля полежал ещё и говорит: — По щучьему веленью, по моему хотенью — ну-ка, печь, поезжай к царю... Тут в избе углы затрещали, крыша зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю. Царь глядит в окно, дивится: — Это что за чудо? Набольший вельможа ему отвечает: — А это Емеля на печи к тебе едет. Вышел царь на крыльцо: — Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу подавил. — А зачем они под сани лезли? В это время в окно на него глядела царская дочь — Марья-царевна. Емеля увидал её в окошке и говорит потихоньку: — По щучьему веленью, по моему хотенью — пускай царская дочь меня полюбит... И сказал ещё: — Ступай, печь, домой... Печь повернулась и пошла домой, зашла в избу и стала на прежнее место. Емеля опять лежит-полёживает. А у царя во дворце крик да слёзы. Марья-царевна по Емеле скучает, не может жить без него, про­сит отца, чтобы выдал он её за Емелю замуж. Тут царь забедовал, затужил и говорит опять набольшему вель­може: — Ступай приведи ко мне Емелю живого или мёртвого, а то голову с плеч сниму. Накупил набольший вельможа вин сладких да разных закусок, поехал в ту деревню, вошёл в ту избу и начал Емелю потчевать. Емеля напился, наелся, захмелел и лёг спать. А вельмо­жа положил его в повозку и повёз к царю. Царь тотчас велел прикатить большую бочку с же­лезными обручами. В неё посадили Емелю и Марью-царевну, засмолили и бочку в море бросили. Долго ли, коротко ли — проснулся Емеля; видит — тем­но, тесно: — Где же это я? А ему отвечают: — Скучно и тошно, Емелюшка! Нас в бочку засмолили, бросили в синее море. — А ты кто? — Я — Марья-царевна. Емеля говорит: — По щучьему веленью, по моему хотенью — ветры буй­ные, выкатите бочку на сухой берег, на жёлтый песок... Ветры буйные подули. Море взволновалось, бочку вы­кинуло на сухой берег, на жёлтый песок. Емеля и Марья-царевна вышли из неё. — Емелюшка, где же мы будем жить? Построй какую ни на есть избушку. — А мне неохота... Тут она стала его ещё пуще просить, он и говорит: — По щучьему веленью, по моему хотенью — выстрой­ся каменный дворец с золотой крышей... Только он сказал — появился каменный дворец с золотой крышей. Кругом — зелёный сад: цветы цветут и птицы поют. Марья-царевна с Емелей вошли во дворец, сели у окошечка. — Емелюшка, а нельзя тебе красавчиком стать? Тут Емеля недолго думал: — По щучьему веленью, по моему хотенью — стать мне добрым молодцем, писаным красавцем... И стал Емеля таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А в ту пору царь ехал на охоту и видит — стоит дворец, где раньше ничего не было. — Это что за невежа без моего дозволения на моей земле дворец поставил? И послал узнать-спросить: «Кто такие?» Послы побежали, стали под окошком, спрашивают. Емеля им отвечает: — Просите царя ко мне в гости, я сам ему скажу. Царь приехал к нему в гости. Емеля его встречает, ве­дёт во дворец, сажает за стол. Начинают они пировать. Царь ест, пьёт и не надивится: — Кто же ты такой, добрый молодец? — А помнишь дурачка Емелю — как приезжал к тебе на печи, а ты велел его со своей дочерью в бочку засмолить, в море бросить? Я — тот самый Емеля. Захочу — всё твоё царство пожгу и разорю. Царь сильно испугался, стал прощенья просить: — Женись на моей дочери, Емелюшка, бери моё царст­во, только не губи меня! Тут устроили пир на весь мир. Емеля женился на Ма­рье-царевне и стал править царством. Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец.

Серебряное блюдечко и наливное яблочко

Жили-были старик со старухой. У них было три дочери. Две нарядницы, затейницы, а третья молчаливая скромница. У старших дочерей сарафаны пестрые, каблуки точеные, бусы золоченые. А у Машеньки сарафан темненький, да глазки светленькие. Вся краса у Маши — русая коса, до земли падает, цветы задевает. Старшие сестры — белоручки, ленивицы, а Машенька с утра до вечера все с работой: и дома, и в поле, и в огороде. И грядки полет, и лучину колет, коровушек доит, уточек кормит. Кто что спросит, все Маша приносит, никому не молвит слова, все сделать готова. Старшие сестры ею помыкают, за себя работать заставляют. А Маша молчит. Так и жили. Вот раз собрался мужик везти сено на ярмарку. Обещает дочерям гостинцев купить. Одна дочь просит: — Купи мне, батюшка, шелку на сарафан. Другая дочь просит: — А мне купи алого бархату. А Маша молчит. Жаль стало ее старику: — А тебе что купить, Машенька? — А мне купи, родимый батюшка, наливное яблочко да серебряное блюдечко. Засмеялись сестры, за бока ухватились. — Ай да Маша, ай да дурочка! Да у нас яблок полный сад, любое бери, да на что тебе блюдечко? Утят кормить? — Нет, сестрички. Стану я катать яблочко по блюдечку да заветные слова приговаривать. Меня им старушка обучила за то, что я ей калач подала. — Ладно, — говорит мужик, — нечего над сестрой смеяться! Каждой по сердцу подарок куплю. Близко ли, далеко ли, мало ли, долго ли был он на ярмарке, сено продал, гостинцев купил. Одной дочери привез шелку синего, другой бархату алого, а Машеньке серебряное блюдечко да наливное яблочко. Сестры рады-радешеньки. Стали сарафаны шить да над Машенькой посмеиваться: — Сиди со своим яблочком, дурочка... Машенька села в уголок горницы, покатила наливное яблочко по серебряному блюдечку, поет-приговаривает: — Катись, катись, яблочко наливное, по серебряному блюдечку, покажи мне и города и поля, покажи мне леса, и моря, покажи мне гор высоту и небес красоту, всю родимую Русь-матушку. Вдруг раздался звон серебряный. Вся горница светом залилась: покатилось яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города видны, все луга видны, и полки на полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота: ясно солнышко за светлым месяцем катится, звезды в хоровод собираются, лебеди на заводях песни поют. Загляделись сестры, а самих зависть берет. Стали думать и гадать, как выманить у Машеньки блюдечко с яблочком. Ничего Маша не хочет, ничего не берет, каждый вечер с блюдечком забавляется. Стали ее сестры в лес заманивать: — Душенька-сестрица, в лес по ягоды пойдем, матушке с батюшкой землянички принесем. Пошли сестры в лес. Нигде ягод нету, землянички не видать. Вынула Маша блюдечко, покатила яблочко, стала петь-приговаривать: — Катись, яблочко, по блюдечку, наливное по серебряному, покажи, где земляника растет, покажи, где цвет лазоревый цветет. Вдруг раздался звон серебряный, покатилось яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все лесные места видны. Где земляника растет, где цвет лазоревый цветет, где грибы прячутся, где ключи бьют, где на заводях лебеди поют. Как увидели это злые сестры — помутилось у них в глазах от зависти. Схватили они палку суковатую, убили Машеньку, под березкой закопали, блюдечко с яблочком себе взяли. Домой пришли только к вечеру. Полные кузовки грибов-ягод принесли, отцу с матерью говорят: — Машенька от нас убежала. Мы весь лес обошли — ее не нашли; видно, волки в чаще съели. Говорит им отец: — Покатите яблочко по блюдечку, может, яблочко покажет, где наша Машенька. Помертвели сестры, да надо слушаться. Покатили яблочко по блюдечку не играет блюдечко, не катится яблочко, не видно на блюдечке ни лесов, ни полей, ни гор высоты, ни небес красоты. В ту пору, в то времечко искал пастушок в лесу овечку, видит — белая березонька стоит, под березкой бугорок нарыт, а кругом цветы цветут лазоревые. Посреди цветов тростник растет. Пастушок молодой срезал тростинку, сделал дудочку. Не успел дудочку к губам поднести, а дудочка сама играет, выговаривает: — Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая, потешай ты молодого пастушка. Меня, бедную, загубили, молодую убили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко. Испугался пастушок, побежал в деревню, людям рассказал. Собрался народ, ахает. Прибежал тут и Машенькин отец. Только он дудочку в руки взял, дудочка уж сама поет-приговаривает: — Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая, потешай родимого батюшку. Меня, бедную, загубили, молодую убили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко. Заплакал отец: — Веди нас, пастушок молодой, туда, где ты дудочку срезал. Привел их пастушок в лесок на бугорок. Под березкой цветы лазоревые, на березке птички-синички песни поют. Разрыли бугорок, а там Машенька лежит. Мертвая, да краше живой: на щеках румянец горит, будто девушка спит. А дудочка играет-приговаривает: — Играй, играй, дудочка, играй, тростниковая. Меня сестры в лес заманили, меня, бедную, загубили, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко. Играй, играй, дудочка, играй тростниковая. Достань, батюшка, хрустальной воды из колодца царского. Две сестры-завистницы затряслись, побелели, на колени пали, в вине признались. Заперли их под железные замки до царского указа, высокого повеленья. А старик в путь собрался, в город царский за живой водой. Скоро ли, долго ля — пришел он в тот город, ко дворцу пришел. Тут с крыльца золотого царь сходит. Старик ему земно кланяется, все ему рассказывает. Говорит ему царь: — Возьми, старик, из моего царского колодца живой воды. А когда дочь оживет, представь ее нам с блюдечком, с яблочком, с лиходейками-сестрами. Старик радуется, в землю кланяется, домой везет скляницу с живой водой. Лишь спрыснул он Марьюшку живой водой, тотчас стала она живой, припала голубкой на шею отца. Люди сбежались, порадовались. Поехал старик с дочерьми в город. Привели его в дворцовые палаты. Вышел царь. Взглянул на Марьюшку. Стоит девушка, как весенний цвет, очи — солнечный свет, по лицу — заря, по щекам слезы катятся, будто жемчуг, падают. Спрашивает царь у Марьюшки: — Где твое блюдечко, наливное яблочко? Взяла Марьюшка блюдечко с яблочком, покатила яблочко по блюдечку, наливное по серебряному. Вдруг раздался звон-перезвон, а на блюдечке один за одним города русские выставляются, в них полки собираются со знаменами, в боевой строй становятся, воеводы перед строями, головы перед взводами, десятники перед десятками. И пальба, и стрельба, дым облако свил все из глаз сокрыл. Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному. А на блюдечке море волнуется, корабли, словно лебеди, плавают, флаги развеваются, пушки палят. И стрельба, и пальба, дым облако свил — все из глаз сокрыл. Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все небо красуется; ясно солнышко за светлым месяцем катится, звезды в хоровод собираются, лебеди в облаке песни поют. Царь на чудеса удивляется, а красавица слезами заливается, говорит царю: — Возьми мое наливное яблочко, серебряное блюдечко, только помилуй сестер моих, не губи их за меня. Поднял ее царь и говорит: — Блюдечко твое серебряное, ну а сердце — золотое. Хочешь ли быть мне дорогой женой, царству доброй царицей? А сестер твоих ради просьбы твоей я помилую. И устроили они пир на весь мир: так играли, что звезды с неба пали; так танцевали, что полы поломали. Вот и все...

Сказка о царевиче, жар-птице и сером волке

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Демьян. У него было три сына: Петр-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич. И был у царя сад такой богатый, что лучше того сада не найти ни в одном царстве. В том саду росли разные дорогие деревья, и была там одна яблоня, что приносила золотые яблоки. Царь эти яблоки очень берег и каждое утро счет им вел. Вот стал замечать царь, что кто-то по ночам стал зорить его сад. Вечером на любимой его яблоньке что ни лучшее яблочко висит, наливается, а утром его как не бывало. И никакие караульщики не могли укараулить вора. Каждое утро все снова и снова царь не досчитывался яблок на любимой своей яблоньке. С горя перестал он пить, есть и спать, а потом призвал к себе своих сыновей и сказал им: — Вот что, сынки мои милые! Кто из вас сумеет укараулить и изловить в моем саду вора, тому еще при жизни моей отдам я половину царства, а по смерти и все откажу. Сыновья пообещались, и первым пошел караулить Петр-царевич. Сколько ни ходил он с вечера, никого не видал, а потом сел на мягкую траву под яблонькой с золотыми яблоками, да и заснул. А на яблоне яблоки опять пропали. Поутру царь его спрашивает: — Что, сын мой любезный, не обрадуешь ли меня чем? Не видел ли ты вора? — Нет, государь-батюшка! Всю ночь не спал, а никого не видал. И смекнуть не могу, как это яблоки пропали. Видит царь — вор неуловимый. Еще больше он опечалился. Но понадеялся на своего второго сына. На другую ночь пошел караулить Василий-царевич. Он сел под яблоней и стал смотреть, нет ли кого в кустах. А как наступила глухая ночь, заснул так крепко, что ничего не видал и не слыхал. А яблок опять без счету пропало. Поутру царь его спрашивает: — Ну, сын мой любезный, чем ты меня обрадуешь? Видел ты вора или нет? — Нет, государь-батюшка! Сторожил я со всем усердием, глаз не смыкал, но никого не видел и знать не знаю, как пропали золотые яблоки. Еще больше опечалился царь. На третью ночь пошел в сад караулить Иван-царевич. Стал он ходить около яблони, даже присесть боится, кабы не заснуть. Караулит час, караулит другой и третий. Спать захочется — глаза росой промоет. Прошла половина ночи, и вдруг что-то засветилось вдалеке. Свет летел прямо на него, и стало в саду светло, как днем. Это прилетела Жар-птица, села на яблоню и начала щипать золотые яблочки. Иван-царевич притаился, подкрался, изловчился и ухватил ее за хвост. А Жар-птица стала так рваться, что, как ни крепко держал ее Иван-царевич, все же вырвалась и улетела, оставив у него в руке лишь одно перо из хвоста. Поутру, лишь только царь проснулся, Иван-царевич пошел к нему, рассказал, какой вор к ним повадился, и показал перо Жар-птицы. Царь обрадовался, что меньшему сыну удалось хоть перо достать, и спрятал его в своих покоях. С тех пор Жар-птица в сад не летала, и царь начал и есть, и пить, и спать. Но он любовался на перышко, думал да думал о Жар-птице и надумал послать сыновей за нею. Позвал он их к себе и сказал: — Вот что, сынки мои милые! Взнуздали бы вы добрых коней, поездили бы по белу свету, отыскали бы Жар-птицу да привезли бы ее ко мне, а то она опять затеет к нам летать да яблоки красть. Старшие сыновья отцу поклонились, в путь-дорогу собрались, оседлали своих добрых коней, надели доспехи богатырские и выехали в чистое поле искать Жар-птицу, а Ивана-царевича царь по младости его от себя не отпустил. Стал слезно упрашивать его Иван-царевич и умолил наконец. Садится он на богатырского коня и едет, долго ли, коротко ли, — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Наконец доехал он до росстани, а от росстани три дороги идут, и стоит там каменный столб, а на том столбе написано: «Кто поедет от столба сего прямо, будет голоден и холоден; кто поедет в правую сторону, будет здрав и жив, а конь мертв; а кто поедет в левую сторону, сам убит будет, а конь жив». Иван-царевич прочитал эту надпись, долго думал, по которой дороге решиться ехать, наконец поехал в правую сторону, чтобы самому живым остаться. Ехал он день, ехал другой и третий и приехал к дремучему лесу. На дворе стало темно — вдруг выскочил из-за кустов большой серый волк и бросился на коня Ивана-царевича. Не успел царевич и за меч схватиться, как волк разорвал коня надвое и снова исчез в кустах. Запечалился Иван-царевич — как ему быть без доброго коня — и пошел пешком. Шел день, и другой, и третий, стал его голод одолевать. Устал он до смерти и присел на пенышек отдохнуть. Вдруг откуда ни возьмись, выскакивает серый волк и говорит ему: — Что ты пригорюнился, Иван-царевич? Что ты голову повесил? — Как же мне не горевать, серый волк? Куда ж я доеду без доброго коня? — Сам ты выбрал эту дорогу. Но мне тебя жаль. Расскажи, куда ты едешь, куда путь держишь? — Послал меня царь-батюшка добыть ему Жар-птицу, что крала у нас золотые яблоки. — Да тебе на твоем добром коне во веки веков не доскакать бы до Жар-птицы. Я один знаю, где она живет. Садись-ка лучше на меня да держись крепче. Загрыз я твоего доброго коня, теперь послужу тебе верой и правдой. Сел Иван-царевич на серого волка. Как помчится волк что есть духу. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Долго ли, коротко ли, приезжают они к каменной стене. Волк остановился и говорит: — Ну, Иван-царевич! Перелезь через эту стену. Тут за стеной сад, а в том саду Жар-птица в золотой клетке. Часовые все спят, ты Жар-птицу возьми, а золотую клетку смотри не трогай, а то беда будет. Выслушал Иван-царевич серого волка, перелез через каменную стену, спустился в сад и увидел Жар-птицу в золотой клетке. Вынул птицу из клетки и пошел было назад, да потом и раздумался: «Зачем я взял Жар-птицу без клетки, что я ее за пазухой повезу? Да и клеточка-то дорогая, вся алмазами усыпана». Забыл он, что говорил ему серый волк, воротился и лишь схватился за золотую клетку — как вдруг пошел стук и звон по всему саду. От клетки той проведены были потайные струны со всякими бубенчиками и погремушками. Сторожа пробудились, прибежали в сад, схватили Ивана-царевича, скрутили ему руки и привели к своему царю Афрону. Царь Афрон сильно разгневался на Ивана-царевича и закричал на него: — Кто ты таков? Из которой земли? Какого отца сын и как тебя по имени зовут? Иван-царевич ему отвечает: — Я сын царя Демьяна, а зовут меня Иван-царевич. Твоя Жар-птица повадилась к нам в сад летать, наш сад разорять. Всякую ночь срывала она у царя Демьяна, отца моего, с любимой его яблони золотые яблочки. Вот и послал меня мой родитель сыскать Жар-птицу и к нему привезти. — А ты, Иван-царевич, — говорит ему царь Афрон, — пришел бы ко мне да попросил бы Жар-птицу честию, а я бы тебе ее честию и отдал или выменял бы. А теперь разошлю я гонцов во все земли, во все царства и пущу о тебе нехорошую славу, что царевич вором оказался. Ну да ладно! Слушай, Иван-царевич! Если сослужишь мне службу, то я тебя в твоей вине прощу и Жар-птицу тебе вольной волею отдам. Съезди ты за тридевять земель, в тридесятое царство и достань мне от царя Кусмана золотогривого коня. Закручинился Иван-царевич и пошел от царя Афрона к серому волку. Рассказал обо всем, что ему царь Афрон говорил. — Что же ты, Иван-царевич, -сказал ему серый волк, — моего наказу не послушал? Я же тебе говорил — не бери клетку, беда будет. — Виноват я перед тобою, прости уж меня, — сказал волку Иван-царевич. — Ну ладно, садись на меня, на серого волка, да крепче держись, я тебя живо свезу, куда тебе надобно. Иван-царевич сел волку на спину, и помчался серый волк, как ветер. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Долго ли, коротко ли бежал он и ночью прибежал в царство царя Кусмана. Остановился волк перед белокаменными царскими конюшнями и говорит Ивану-царевичу: — Полезай, Иван-царевич, через стену, бери золотогривого коня и беги. Только смотри, — висит там золотая узда, не трогай ее, опять в беду попадешь. Иван-царевич перелез через каменную стену и прокрался в белокаменные конюшни. Все сторожа спали, взял царевич коня за гриву и пошел было с ним назад, да увидел на стене золотую узду. «Без уздечки неладно коня вести, надо и уздечку взять», — подумал Иван-царевич. Только что он дотронулся до уздечки — как вдруг гром и звон пошел по всем конюшням. Караульные конюхи проснулись, прибежали, схватили Ивана-царевича и повели к царю Кусману. Царь Кусман начал его спрашивать: — Кто ты таков? Из которой земли и какого отца сын? Как тебя по имени зовут? И как ты осмелился моего коня воровать? Отвечал ему Иван-царевич: — Я сын царя Демьяна, а зовут меня Иван-царевич. — Ах, Иван-царевич! — сказал царь Кусман. — Честного ли витязя это дело? Ты бы пришел ко мне да попросил бы золотогривого коня, я бы в уважение к твоему отцу и так его отдал. А теперь разошлю я гонцов во все государства объявить всем, что царский сын вором оказался. Ну да ладно, Иван-царевич! Ежели ты сослужишь мне службу, то я тебе эту вину прощу и коня золотогривого сам тебе отдам. Съезди ты за тридевять земель, в тридесятое государство, к царю Далмату, и привези мне его дочь, королевну Елену Прекрасную. Пошел Иван-царевич из царских палат и горько-горько заплакал. Пришел к серому волку и рассказал все, что с ним случилось. — Что же ты, Иван-царевич, — сказал ему серый волк, — слова моего не послушал, зачем взял золотую узду? Мне, серому волку, все хлопоты, а ты только пакостишь! — Опять виноват я перед тобою, — сказал Иван-царевич, — прости и на этот раз. — Ну ладно, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Садись на меня, на серого волка, да крепче держись, поедем отыскивать Елену Прекрасную. Иван-царевич сел серому волку на спину, и волк помчался, как ветер. Долы и горы промеж ног пускает, хвостом след заметает. Наконец прибежал в государство царя Далмата к саду за золотой решеткой. — Ну, Иван-царевич! На этот раз я тебя в сад не пущу, а лучше сам пойду добывать Елену Прекрасную. Слезай теперь с меня, с серого волка, ступай назад по той же дороге и ожидай меня в чистом поле под зеленым дубом. Иван-царевич пошел, куда ему велено, а серый волк дождался темной ночи, перепрыгнул через решетку и засел в кустах. Утром стал ждать, не выйдет ли королевна Елена Прекрасная. Целый день ждал, только к вечеру Елена Прекрасная со своими нянюшками, мамушками, ближними боярынями вышла во зеленый сад погулять, чистым воздухом подышать. Да срываючи цветочки, подошла к тому кусту, где серый волк спрятался. Ухватил он Елену Прекрасную, взвалил на спину, перескочил через решетку и побежал с нею, только его и видели. Прибежал в чистое поле под зеленый дуб, где его Иван-царевич дожидался, и сказал ему: — Садись поскорее с Еленой Прекрасной на меня, а то как бы погони не было. Взял Иван-царевич Елену Прекрасную на руки, сел на серого волка, и помчались они что есть духу. А няньки, мамки, ближние боярыни заахали, закричали, царь прибежал и никак разобрать не мог, что тут сделалось. А когда разобрал, созвал всех охотников и псарей и пустились за волком в погоню. Но сколько гонцы ни гнались, не могли настичь серого волка и ни с чем воротились назад. Елена Прекрасная открыла глаза и увидела, что ее на руках держит молодой и прекрасный витязь. Оба они, едучи на сером волке, никак не могли друг от друга оторваться и крепко полюбили один другого. Когда серый волк прибежал в государство царя Кусмана, то царевич запечалился и стал проливать горючие слезы. Волк спросил его: — О чем ты, Иван-царевич, пригорюнился, о чем плачешь? — Да как же мне, серый волк, не плакать, не крушиться. Полюбил я королевну Елену Прекрасную, как расстаться мне с такою красотою? Что делать? Посмотрел на них волк и говорит: — Служил я тебе много, Иван-царевич, сослужу и эту службу, не разлучу тебя с такою красотою. Придется мне сойти за Елену Прекрасную. Я ударюсь оземь, обернусь королевной, ты и веди меня к царю Кусману. А Елена Прекрасная пусть дожидается под тем дубом. Потом ты приведешь золотогривого коня и поезжайте помаленьку. Я вас после нагоню. Оставили они Елену Прекрасную под дубом, ударился волк о сыру землю и сделался точь-в-точь прекрасной королевной Еленой. Иван-царевич взял его и пошел во дворец к царю Кусману. Царь обрадовался, приказал вывести Ивану-царевичу коня золотогривого, отдал ему и уздечку в придачу. Иван-царевич взял золотогривого коня и пошел за Еленой Прекрасной. Посадил он ее на коня, и поехали они к царству царя Афрона. А царь Кусман устроил пышную свадьбу. Во дворце были накрыты столы дубовые с яствами сахарными, питьями медвяными. Подняли кубки, стали молодых поздравлять, стали «горько» кричать. Надо было царю Кусману свою молодую жену поцеловать. Наклонился он, да вместо прекрасных губок Елены Прекрасной его губы наткнулись на щетинистую волчью морду. Отскочил царь, закричал во все горло, а волк — шасть в окно, да и был таков. Нагнал серый волк Ивана-царевича с Еленой Прекрасной и сказал: — Садись, Иван-царевич, на меня, на серого волка, а прекрасная королевна пусть едет на коне золотогривом. Иван-царевич пересел на серого волка, и поехали они своим путем-дорогою. Немного не доехав до царства царя Афрона, опять закручинился Иван-царевич. Снова волк его спрашивает: — О чем задумался, Иван-царевич? — Как же мне не задуматься? Жалко мне расстаться с конем золотогривым. Жаль менять его на Жар-птицу. А нельзя не отдать, ославит меня царь Афрон во всех государствах. — Не печалься, Иван-царевич! Я и теперь тебе помогу. Поклялся я служить тебе верой и правдой. Обернусь я конем золотогривым, и меня отведешь ты царю. Спрятали они в лесу Елену Прекрасную и золотогривого коня, ударился волк о сыру землю — и стал конем золотогривым. Иван-царевич сел на него и поехал во дворец к царю Афрону. Царь Афрон вышел из палат своих, встретил царевича на широком дворе, взял его за правую руку и повел в палаты белокаменные. Стал звать его хлеба-соли откушать, но Иван-царевич торопился к Елене Прекрасной, и царь Афрон вручил ему Жар-птицу в золотой клетке. Царевич принял клетку, пешком пошел в лес, сел там вместе с Еленой Прекрасной на коня золотогривого, взял Жар-птицу и поехал на родную сторону. А царь Афрон на другой день вздумал своего коня золотогривого объездить в чистом поле. Выехали на охоту, доехали до лесу, сделали облаву и стали затравливать зверей. И вдруг показалась лисица. Все охотники помчались за нею в погоню. Но она быстро бежала, и охотники стали от нее отставать. Только царь Афрон на своем золотогривом коне понесся так быстро, что всех опередил. И вдруг все увидели, как конь у царя Афрона споткнулся и пропал, а из-под ног царя вырвался серый волк. Тут царь Афрон со всего размаху ударился головой об землю и завяз по самые плечи. Подоспели слуги, кое-как его вытащили, стали волка обходить и облаву делать, да волка уж и след простыл. Нагнал он коня золотогривого, пересел на него Иван-царевич, и поехали они домой. Как довез серый волк Ивана-царевича до того места, где он его коня растерзал, то остановился и сказал: — Ну, Иван-царевич! На этом месте разорвал я твоего коня, до этого места и довез тебя. Больше я тебе не слуга. Иван-царевич три раза поклонился волку до земли, а серый волк и говорит ему: — Не навек со мной прощайся, я тебе еще пригожусь. Иван-царевич подумал: «Куда ж тебе еще пригодиться, мне больше ничего не надо». Сел на коня золотогривого, посадил Елену Прекрасную, взял клетку с Жар-птицей и тронулся в путь-дорогу. Долго ли, коротко ли ехали они и, не доехав до царства царя Демьяна, остановились и легли отдохнуть. Как заснули, наехали на них братья Ивана-царевича. Ездили они по разным странам, искали Жар-птицу и возвращались домой с пустыми руками. Увидели они сонного своего брата, Елену Прекрасную, Жар-птицу и золотогривого коня и сказали: — Он нас перед отцом и так в грязь ударил. Мы Жар-птицу не могли укараулить, а он укараулил и перо у нее выхватил. А теперь вон сколько всего добыл. Будет ему вперед высовываться. Вот мы ему покажем. Обнажили они свои мечи и отрубили Ивану-царевичу голову. В это время проснулась Елена Прекрасная и, увидев Ивана-царевича мертвым, стала горько плакать. Тогда Петр-царевич приложил свой меч к ее сердцу и сказал: — Ты теперь в наших руках, мы отвезем тебя к отцу, а ты скажи, что это мы добыли тебя, Жар-птицу и коня золотогривого, а не то сейчас тебя смерти предам! Прекрасная королевна, испугавшись смерти, поклялась им, что будет говорить, как ей велено. Тогда царевичи стали метать жребий. Елена Прекрасная досталась Петру-царевичу, а золотогривый конь — Василию-царевичу. Посадили они Елену Прекрасную на золотогривого коня, взяли Жар-птицу и поехали домой. А Иван-царевич лежит в чистом поле мертвый, и над ним уж воронье вьется, вот-вот клевать начнет. Откуда ни возьмись, прибежал серый волк, увидел Ивана-царевича и сел в сторонке, ждет, когда воронье подлетит. Вот спустился ворон с воронятами к Ивану-царевичу и давай его трепать. Волк подкрался и схватил вороненка. Подлетел к нему ворон — просит отпустить его детеныша. — Ладно, — говорит серый волк, — пусть он у меня погостит, а ты слетай за тридевять земель в тридесятое царство и принеси мне мертвой и живой воды. Тогда и вороненка получишь. Полетел ворон за мертвой и живой водой. Долго ли, коротко ли летал, наконец прилетел и принес с собой две склянки -в одной мертвая, в другой живая вода. Серый волк взял и разорвал вороненка надвое, потом сложил, спрыснул мертвой водой — вороненок сросся, спрыснул живой — он встрепенулся и полетел. Тогда волк сложил тело Ивана-царевича и спрыснул мертвой водой — тело срослось-съединилося, спрыснул живой — Иван-царевич ожил и сказал: — Ах, как же долго я спал! — Да, Иван-царевич! Спать бы тебе вечно, кабы не я. Ведь тебя братья твои зарубили, а Елену Прекрасную, коня золотогривого и Жар-птицу увезли с собою. Теперь садись на меня, на серого волка, и поедем скорее в твое отечество, а то брат твой, Петр-царевич, женится сегодня на твоей невесте. Иван-царевич сел на серого волка, и помчал его волк к дому. Довез он его до стольного града и говорит: — Ну, Иван-царевич, теперь прощай уже навеки. Иди, торопись домой! Пошел Иван-царевич по городу, идет ко дворцу, видит — народ разодет по-праздничному. Спрашивает он, что у них за праздник. — Старший царевич женится на Елене Прекрасной! Еще больше поспешил ко дворцу Иван-царевич, приходит, его там узнали, бегут доложить царю, а он и сам следом идет. Как увидел его старший брат, так и помертвел от страха, а Елена Прекрасная обрадовалась, вышла из-за стола, подбежала к Ивану-царевичу, взяла его за руку, да и говорит царю: — Вот кто меня увез, вот кто мой жених! — и рассказала все, как было. Разгневался царь на своих старших сыновей и прогнал их от себя, а Ивана-царевича сделал своим наследником. Вскорости сыграли свадьбу и задали пир на весь мир. И стали они жить-поживать да добра наживать.

Лисичка со скалочкой

Шла лисичка по дорожке, нашла скалочку. Подняла и пошла дальше.

Пришла в деревню и стучится в избу: — Стук-стук-стук! — Кто там? — Я, лисичка-сестричка! Пустите переночевать! — У нас и без тебя тесно. — Да я не потесню вас: сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, скалочку под печку. Её пустили.

Вот она легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, скалочку под печку. Рано утром лисичка встала, сожгла свою скалочку, а потом и спрашивает: — Где же моя скалочка? Давайте мне за неё курочку! Мужик — делать нечего! — отдал ей за скалочку курочку. Взяла лисичка курочку, идёт да поёт:

— Шла лисичка по дорожке, Нашла скалочку, За скалочку взяла курочку!

Пришла она в другую деревню: — Стук-стук-стук! — Кто там? — Я, лисичка-сестричка! Пустите переночевать! — У нас и без тебя тесно. — Да я не потесню вас: сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, курочку под печку.

Её пустили. Лисичка легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, а курочку под печку. Рано утром лисичка потихоньку встала, схватила курочку, съела, а после и говорит: — Где же моя курочка? Давайте мне за неё гусочку! Ничего не поделаешь, пришлось хозяину отдавать ей за курочку гусочку. Взяла лисичка гусочку, идёт да поёт:

— Шла лисичка по дорожке, Нашла скалочку, За скалочку взяла курочку, За курочку взяла гусочку!

Пришла она под вечер в третью деревню: — Стук-стук-стук! — Кто там? — Я, лисичка-сестричка! Пустите переночевать! — Да у нас и без тебя тесно. — А я не потесню вас: сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку.

Её пустили. Вот она легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку. Утром, чуть свет, лисичка вскочила, схватила гусочку, съела да и говорит: — А где же моя гусочка? Давайте мне за неё девочку! А мужику девочку жалко отдавать. Посадил он в мешок большую собаку и отдал лисе: — Бери, лиса, девочку! Вот лиса взяла мешок, вышла на дорогу и говорит: — Девочка, пой песни! А собака в мешке как зарычит!

Лиса испугалась, бросила мешок — да бежать… Тут собака выскочила из мешка — да за ней! Лиса от собаки бежала-бежала да под пенёк в нору юркнула. Сидит там и говорит: — Ушки мои, ушки! Что вы делали? — Мы всё слушали. — А вы, ножки, что делали? — Мы всё бежали. — А вы, глазки? — Мы всё глядели. — А ты, хвост? — А я всё тебе мешал бежать. — А, ты всё мешал! Ну постой же, я тебе задам! — И высунула хвост из норы. — Ешь его, собака! Тут собака ухватилась за лисий хвост, вытащила лисицу из норы и давай её трепать!