Загрузка...Содержание
Мамаево побоище
Из за моря, моря синего,
Из за тех же гор из за высоких,
Из за тех же лесов темных,
Из за той же сторонушки восточныя
Не темная туча поднималася –
С силой Мамай соряжается
На тот же на красен Киев град
И хочет красен Киев в полон взять.
И брал он себе силы много множество
Сорок царей и сорок царевичей,
Сорок королей и сорок королевичей,
И за всяким визирем по сту тысячей,
Да брал своего зятя любимого,
Своего Василия Прекрасного,
И брал за ним силы войска триста тысячей,
А за самим за собой войска счету не было.
И не матушка ли орда подымалася,
Мать сыра земля от войска потрясалася;
В конном топище красного солнца не видать было,
А светлый месяц от пару конского померкнул весь,
Заметно было в городе во Киеве.
Дошла до Мамая славушка немалая,
Будто в том же городе во Киеве
Будто не стало Ильи Муромца,
Будто все сильные богатыри
Во чисто поле разъехались.
И подходила сила Мамаева
Ко тому же ко чисту полю,
Ко тому ли раздольицу широкому.
Не дошедши они до города до Киева в двухстах верстах,
Развернули шатры белополотняные,
Разостали они войском в лагере,
И поставили они кругом войска стражу строгую.
И говорил тут Мамай таково слово:
«Уж ты гой еси, любимый зять Василий Прекрасный!
Ты садись ка, Василий, на ременчат стул
И пиши тко, дитятко, ты ярлыки скорописные,
Не на бумаге пиши, не пером, не чернилами,
А пиши тко ся ты на красном бархате,
Ты печатай ка заголовья красным золотом,
А по самой середке чистым серебром,
А уж мы высадим, подпишем скатным жемчугом,
А на углах то посадим по камню самоцветному,
Чтобы тем камням цены не было;
А пиши ты на бархате не ласково,
Со угрозами пиши с великими,
Пиши, не давай сроку ни на время ни на малое»,
И писал тут ярлыки любимый зять.
И говорил тут любимый зять таково слово:
«Уж ты гой еси, батюшка Мамай, строгий царь!
Мы кого пошлем посла во Киев град?»
Говорил Мамай таково слово:
«Уж ты гой еси, любимый зять!
Тебе ка ехать во красен Киев град,
А самому остаться в белополотняном шатре
Со своим войском с любимыим».
Садился тут Василий на добра коня,
Поехал Василий во Киев град,
Не дорогой ехал, не воротами,
Через стены скакал городовые,
Мимо башенки те наугольныя,
Подъезжает ко двору ко княжескому,
И соскакивал с добра коня удалой,
Заходил же он на красно крыльцо,
Заходил же он во светлу гридню,
И подходил он к столам дубовыим
И клал ярлыки те скорописчатые.
И подходил тут Владимир стольнокиевский
И брал ярлыки скорописчатые.
Как в ту пору да во то время
Не ясен сокол да подымается,
А приехал старыи во Киев град;
Забегает старый на красно крыльцо,
Заходит старый во светлу гридню,
А Владимир стольнокиевский
Горючими слезами уливается;
Не подымаются у его белы руки,
Не глядят у его очи ясные;
Говорил же он тут таково слово:
«Ты бери тко ся, старый, ярлыки скорописчатые,
Ты читай ка их скоро наскоро –
И что в ярлыках тех написано,
И что на бархате напечатано».
И начал старый читать скоро наскоро,
Сам читал, а головушкой поматывал,
Даже горючи слезы покатилися.
И вслух читал, все слышали,
А что же в ярлыках написано,
И сроку в ярлыках не дано:
«Не спущу из Киева ни старого, ни малого,
А самого Владимира будут тянуть очи косицами,
А язык то теменем, – с живого кожу драть буду;
А княгинюшку Апраксию возьму за Василия Прекрасного».
Тогда говорил стар казак таково слово:
«Уж ты гой еси, посланник, строгий царь!
Уж ты дай ка ся мне сроку на три года».
– «А не дам я вам сроку на три года».
– «А дай ка ты нам хошь на два года».
«А не дам я вам сроку на два года».
«Дайте сроку хошь на полгода,
А бессрочных и на земле нету».
Давает Василий сроку на полгода,
И угощать стали Василия Прекрасного
Зеленым вином, пивом пьяныим,
Пивом пьяныим, медом сладкиим,
И начали дарить золотой казной:
Подарили один кубчик чиста золота,
А другой от подарили скатна жемчуга,
Да дарили еще червонцей хорошиих,
Дарили еще соболями сибирскими,
Да еще дарили кречетами заморскими,
Да еще дарили блюдами однозолотными,
Да бархатом дарили красныим.
Принимал Василий подарки великие
И вез к Мамаю в белополотняный шатер.
Во ту пору, во то времечко
Пошел старый по Киеву граду,
Нашел дружинушку хорошую,
Того ли Потанюшку Хроменького;
Писал ярлыки скорописчатые
Ко своим ко братьицам ко названым:
Во первых то, к Самсону Колувану,
Во вторых то, к Дунаю Ивановичу,
Во третьих то, к Василию Касимерову,
Во четвертых то, к Михайлушке Игнатьеву с племянником,
Во пятых то, к Потоку Ивановичу,
Во шестых то, к Добрынюшке Никитичу,
Во семых то, к Алеше Поповичу,
В восьмых то, к двум братьям Иванам,
Да еще к двум братьям, двум Суздальцам.
Поехал Потанюшка во чисто поле,
Собрал всех удалых добрых молодцев,
Русских могучих всех богатырей.
Не ясны соколы солеталися,
Не славны добры молодцы соезжалися,
Ко тому ли Владимиру собиралися
И почали думу думати, совет советовать,
И начал старый у них спрашивати:
«Уж вы, удалы добры молодцы!
Постоим ка мы за веру христианскую
И за те же за храмы за Божие,
И за те же честные монастыри,
И своею мы кровью горячею,
И поедем мы в далече чисто поле на рать – силу великую,
Поедем мы все, покаемся.
А и ты, Владимир стольнокиевский,
Ты пошли ко нам да во чисто поле
Сорок возов хлеба белого,
Да сорок сороков зелена вина,
Да сорок возов хлеба черного.
Уж как мы живы приедем из рать – силы великия,
Тогда вздумам позабавиться,
И тогда, не дошедши, моим ребятам низко кланяйся,
А не приедем из того побоища Мамаева,
Похорони наши тела мертвые
И помяни русских богатырей,
И пройдет славушка про нас немалая».
Садились добры молодцы на добрых коней,
Поехали добры молодцы во чисто поле,
И расставили они шатры белополотняные,
Гуляли они трои суточки,
А на четвертые сутки протрезвилися,
И начали они думу думати, совет советовати,
И стал старый у них спрашивати:
«Уж вы гой еси, сильные русские богатыри!
Кому же из вас съездить в рать – силу великую,
Ко тому же Мамаю богатому,
Посмотреть войско изрядное,
Со которой стороны начинать нам будет?»
«На волю мы даем тебе,
Кого пошлешь в рать – силу великую».
И на то старому слово понравилось.
«Еще Самсона послать, – силой силен, да неповоротливый.
Потеряет он у Мамая буйну голову;
А если Дуная послать, – Дунай он задорливый,
Позадорится заехать во рать – силу великую;
Есть во рати три переката глубокиих,
А наставлены в перекатах копья вострые:
Во первых, он потеряет добра коня,
А во вторых, потеряет буйну голову;
Не приехать ко мне Дунаю с весточкой.
Если Добрыню мне послать,
Добрыня все не высмотрит,
И не узнать Добрыне силы Мамаевой;
Если Василия послать, – не сосчитает он силу,
И не пересмотрит ее со краю на край,
Потеряет Василий буйну голову долой;
Больше мне послать и некого.
Будет мне ко, старому, самому идти.
Вы гуляйте ко суточки теперь первые,
И гуляйте вы други сутки,
На третьи сутки соряжайтеся
И к ратному делу поезжайте,
Как зазвенит палица боевая,
И зачивкает моя сабля вострая,
И затрублю я во турий рог,
И во середку в силу не ездите,
А рубите силу со краю на край,
И не оставляйте силы ни старого, ни малого,
И никого не оставляйте Мамаю на семя».
И все стали удалы добры молодцы на резвы ноги,
И поклонилися все низко старому.
И поехал стар во рать – силу великую,
И пробивался старый до бела шатра до Мамаева,
Соскакивал тут старыи со добра коня,
И заходил старый во шатер белополотняный;
Идет старый казак, низко не кланяется.
Увидал тут Мамай в шатре человека странного,
Говорил же Мамай таково слово:
«Уж ты гой еси, Личарда, слуга верная!
И зачем ты ходишь, и что тебе надобно,
И откуль ты идешь, и откуль путь держишь,
Из Киева идешь али из Чернигова?»
«Иду же я из города из Киева».
«А и что же ноне во Киеве то деется,
Не знаешь ли ты то, добрый молодец,
И не слыхал ли ты да про старого?
Расскажи ка ты мне, какой он ростом
И сколь широк он плечьми?»
Отвечает тут калика переходная:
«Уж ты гой еси, Мамай, богатый царь!
Довольно видел я Илью Муромца.
Ты гляди на его всё равно как на меня же,
Ростом он умеренный, в плечах не широк был,
Лицо у него постное, пиво пьет он по стаканчику,
А вино то пьет он всего по рюмочке,
А закусывает да по калачику.
У старого то бородушка сивая,
Сивая бородушка да красивая».
А и тут Мамай да прирасхонулся:
«Напрасно же шла славушка великая про старого,
От востоку шла и до запада,
До той орды до великой,
До меня ли, Мамая грозного;
Лучше меньше гонить бы силы войска.
Еще есть ка при мне Рославней Рославнеевич,
Приготовь ка для него говядины – быка зараз,
А зелена вина – пивной котел;
А промеж глаз у него калена стрела,
А промеж плечами две сажени печатных».
Ответ держит тут старый казак:
«Ты, безумный богатый царь!
Как у нас то во городе во Киеве
Собирался у князя Владимира почестен пир,
А была у Владимира собака обжорлива,
По подстолью собака водилася,
Костьем та собака подавилася,
Тут собаке и смерть пришла
Не уехать тебе, Мамай, от города от Киева,
Срубит у тебя стар казак буйну голову».
Тут Мамаю за беду стало,
За великую досаду показалося,
И хватил то Мамай чинжалище – вострый нож,
И шиб в старого вострым ножом,
А на то старый увертлив был, ухватку знал,
И ухватил старый вострый нож в белы руки,
И обратил старыи вострый нож,
И заколол старый Мамая, и срубил ему буйну голову,
И разбил палачей много множество,
И добрался до своего добра коня.
Скоро старый на коня вскочил,
И затрубил старый во турий рог,
И сомутилися у старого очи ясные,
И разгорелось у старого ретиво сердце;
Не увидел старый свету белого,
Не узнал старый ночи темные,
И расходились у него плечи могучие,
И размахнулись руки белые,
И засвистела у него палица боевая,
И зачивкала его сабелька вострая,
И наехали удалы добры молодцы,
Те же во поле быки кормленые,
Те же сильные могучие богатыри,
И начали силу рубить со краю на край,
Не оставляли они ни старого, ни малого,
И рубили они силу сутки пятеро,
И не оставили они ни единого на семена,
И протекала тут кровь горячая,
И пар шел от трупья по облака.
Оставалися только во лагерях у старого
Два брата – два Суздальца,
Чтобы встретить с приезду богатырей кому быть.
Не утерпели тут два брата Суздальца
И поехали во ту рать – силу великую.
А и приехал тут стар казак со другом,
А встретить то у лагерей и некому.
И ехали от рать – силы великия
Те два брата, два Суздальца, и сами они похваляются:
«Кабы была теперь сила небесная,
И все бы мы побили ею по полю».
Вдруг от их слова сделалось чудо великое:
Восстала сила Мамаева, и стало силы больше впятеро,
И приехали они ко старому
И ко тем дружинушкам хоробрыим,
И начали они рассказывать,
Что мы ехали дорогой, похвалялися,
И восстало силы впятеро.
И сами им во всем повинилися.
Тут поехала дружинушка хоробрая
Во ту рать – силу великую,
И начали бить с краю на край,
И рубили они сутки шестеро,
А встават силы больше прежнего.
Узнал старый пред собой вину,
И покаялся старый Спасу Пречистому:
«Ты прости нас в первой вине,
За те же слова глупые,
За тех же братов Суздальцей».
И повалилась тут сила кроволитная,
И начали копать мать сыру землю
И хоронить тело да во сыру землю,
И протекала река кровью горячею.
Садились тут удалы на добрых коней,
Поехали удалы ко городу ко Киеву,
Заехали они в красен Киев град,
Во те же во честны монастыри,
Во те же пещеры во Киевски;
Там все они и преставилися.
Тут старому славу поют.
Былина Алёша Попович и Тугарин Змеевич
Из славного Ростова красна города
Как два ясные сокола вылетывали -
Выезжали два могучие богатыря:
Что по имени Алешенька Попович млад
А со молодым Якимом Ивановичем.
Они ездят, богатыри, плечо о плечо,
Стремено в стремено богатырское.
Они ездили-гуляли по чисту полю,
Ничего они в чистом поле не наезживали,
Не видели они птицы перелетныя,
Не видали они зверя рыскучего.
Только в чистом поле наехали -
Лежат три дороги широкие,
Промежу тех дорог лежит горюч камень,
А на камени подпись подписана.
Взговорит Алеша Попович млад:
— А и ты, братец Яким Иванович,
В грамоте поученый человек,
Посмотри на камени подписи,
Что на камени подписано.
И скочил Яким со добра коня,
Посмотрел на камени подписи
Расписаны дороги широкие
Первая дорога в Муром лежит,
Другая дорога — в Чернигов-град.
Третья — ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.
Говорил тут Яким Иванович:
— А и братец Алеша Попович млад,
Которой дорогой изволишь ехать?
Говорил ему Алеша Попович млад:
— Лучше нам ехать ко городу ко Киеву,
Ко ласковому князю Владимиру -
В те поры поворотили добрых коней
И поехали они ко городу ко Киеву...
А и будут они в городе Киеве
На княженецком дворе,
Скочили со добрых коней,
Привязали к дубовым столбам,
Пошли во светлы гридни,
Молятся спасову образу
И бьют челом, поклоняются
Князю Владимиру и княгине Апраксеевне
И на все четыре стороны.
Говорил им ласковый Владимир-князь:
— Гой вы еси, добры молодцы!
Скажитеся, как вас по имени зовут -
А по имени вам можно место дать,
По изотчеству можно пожаловать.
Говорит тут Алеша Попович млад:
— Меня, государь, зовут Алешею Поповичем,
Из города Ростова, сын старого попа соборного.
В те поры Владимир-князь обрадовался,
Говорил таковы слова:
— Гой еси, Алеша Попович млад!
По отечеству садися в большое место, в передний уголок
В другое место богатырское,
В дубову скамью против меня,
В третье место, куда сам захошь.
Не садился Алеша в место большее
И не садился в дубову скамью -
Сел он со своим товарищем на палатный брус.
Мало время позамешкавши,
Несут Тугарина Змеевича
На той доске красна золота
Двенадцать могучих богатырей,
Сажали в место большее,
И подле него сидела княгиня Апраксеевна.
Тут повары были догадливы -
Понесли яства сахарные ипитья медвяные,
А питья все заморские,
Стали тут пить-есть, прохлаждатися.
А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест,
По целой ковриге за щеку мечет -
Те ковриги монастырские,
И нечестно Тугарин питья пьёт -
По целой чаше охлёстывает,
Которая чаша в полтретья ведра.
И говорит в те поры Алеша Попович млад:
— Гой еси ты, ласковый государь Владимир-князь!
Что у тебя за болван пришел?
Что за дурак неотесанный?
Нечестно у князя за столом сидит,
Княгиню он, собака, целует во уста сахарные,
Тебе, князю, насмехается.
А у моего сударя-батюшки
Была собачища старая,
Насилу по подстолью таскалася,
И костью та собака подавилася -
Взял ее за хвост, да под гору махнул.
От меня Тугарину то же будет!-
Тугарин почернел, как осенняя ночь,
Алеша Попович стал как светел месяц.
И опять в те поры повары были догадливы -
Носят яства сахарные и принесли лебедушку белую,
И ту рушала княгиня лебедь белую,
Обрезала рученьку левую,
Завернула рукавцем, под стол опустила,
Говорила таковы слова:
— Гой еси вы, княгини-боярыни!
Либо мне резать лебедь белую,
Либо смотреть на мил живот,
На молода Тугарина Змеевича!
Он, взявши, Тугарин, лебедь белую,
Всю вдруг проглотил,
Еще ту ковригу монастырскую.
Говорит Алеша на палатном брусу:
— Гой еси, ласковый государь Владимир-князь!
Что у тебя за болван сидит?
Что за дурак неотёсанный?
Нечестно за столом сидит,
Нечестно хлеба с солью ест -
По целой ковриге за щеку мечет
И целу лебёдушку вдруг проглотил.
У моего сударя-батюшки,
Фёдора, попа ростовского,
Была коровища старая,
Насилу по двору таскалася,
Забиласяна поварню к поварам,
Выпила чан браги пресныя,
От того она и лопнула.
Взял за хвост, да под гору махнул.
От меня Тугарину то же будет!
Тугарин потемнел, как осенняя ночь,
Выдернул кинжалище булатное,
Бросил в Алешу Поповича.
Алеша на то-то верток был,
Не мог Тугарин попасть в него.
Подхватил кинжалище Яким Иванович,
Говорил Алеше Поповичу:
— Сам ли бросаешь в него или мне велишь?
— Нет, я сам не бросаю и тебе не велю!
Заутра с ним переведаюсь.
Бьюсь я с ним о велик заклад -
Не о ста рублях, не о тысяче,
А бьюсь о своей буйной голове. -
В те поры князья и бояра
Скочили на резвы ноги
И все за Тугарина поруки держат:
Князья кладут по сто рублей,
Бояре по пятьдесят, крестьяне по пяти рублей;
Тут же случилися гости купеческие -
Три корабля свои подписывают
Под Тугарина Змеевича,
Всякие товары заморские,
Которы стоят на быстром Днепре.
А за Алешу подписывал владыка черниговский.
В те поры Тугарин взвился и вон ушел,
Садился на своего добра коня,
Поднялся на бумажных крыльях по поднебесью летать
Скочила княгиня Апраксеевна на резвы ноги,
Стала пенять Алеше Поповичу:
— Деревенщина ты, засельщина!
Не дал посидеть другу милому!
В те поры Алеша не слушался,
Взвился с товарищем и вон пошел,
Садилися на добрых коней,
Поехали ко Сафат-реке,
Поставили белы шатры,
Стали опочив держать,
Коней отпустили в зелены луга.
Тут Алеша всю ночь не спал,
Молился богу со слезами:
— Создай, боже,тучу грозную,
А й тучу-то с градом-дождя!
Алешины молитвы доходчивы -
Дает господь бог тучу с градом-дождя.
Замочило Тугарину крылья бумажные,
Падает Тугарин, как собака, на сыру землю.
Приходил Яким Иванович,
Сказал Алеше Поповичу,
Что видел Тугарина на сырой земле.
И скоро Алеша наряжается,
Садился на добра коня,
Взял одну сабельку острую
И поехал к Тугарину Змеевичу.
Увидел Тугарин Змеевич Алешу Поповича,
Заревел зычным голосом:
— Гой еси, Алеша Попович млад!
Хошь ли, я тебя огнем спалю,
Хошь ли, Алеша, конем стопчу,
Али тебя, Алеша, копьем заколю?
Говорил ему Алеша Попович млад:
— Гой ты еси, Тугарин Змеевич млад.
Бился ты со мной о велик заклад
Биться-драться един на един,
А за тобою ноне силы — сметы нет. -
Оглянется Тугарин назад себя -
В те поры Алеша подскочил, ему голову срубил.
И пала голова на сыру землю, как пивной котел.
Алеша скочил со добра коня,
Отвязал чембур от добра коня,
И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,
И привязал к добру коню,
Ипривез в Киев-град на княженецкий двор,
Бросил середи двора княженецкого.
И увидел Алешу Владимир-князь,
Повел во светлы гридни,
Сажал за убраны столы;
Тут для Алеши и стол пошел.
Сколько время покушавши,
Говорил Владимир-князь:
— Гой еси, Алеша Попович млад!
Час ты мне свет дал.
Пожалуй, ты живи в Киеве,
Служи мне, князю Владимиру,
Долюби тебя пожалую.
В те поры Алеша Попович млад
Князя не ослушался,
Стал служить верой и правдою.
А княгиня говорила Алеше Поповичу:
— Деревенщина ты, засельщина!
Разлучил меня с другом милыим,
С молодым Змеем Тугаретином!..
То старина, то и деяние.
Былина Добрыня и Алёша
Во стольном городе во Киеве,
А у ласкового князя у Владимира,
Заводился у князя почестный пир
А на многи князя, на бояра
И на все поляницы удалые.
Все на пиру напивалися,
Все на пиру наедалися,
Все на пиру да пьяны-веселы.
Говорит Владимир стольно-киевский:
— Ай же вы князи мои, бояра,
Сильные могучие богатыри!
А кого мы пошлем в Золоту Орду
Выправлять-то даней-выходов
А за старые года, за новые —
За двенадцать лет.
А Алешу Поповича нам послать,
Так он, молодец, холост, не женат:
Он с девушками загуляется,
С молодушками он да забалуется.
А пошлемте мы Добрынюшку Никитича:
Он молодец женат, не холост,
Он и съездит нынь в Золоту Орду,
Выправит дани-выходы
Да за двенадцать лет.
Написали Добрыне Никитичу посольный лист.
А приходит Добрынюшка Никитинич к своей матушке,
А к честной вдове Амельфе Тимофеевне,
Просит у ней прощеньица-благословеньица:
— Свет государыня, моя матушка!
Дай ты мне прощение-благословеньице
Ехать-то мне в Золоту Орду,
Выправлять-то дани-выходы за двенадцать лет.
Остается у Добрыни молода жена,
Молода жена, любима семья,
Молода Настасья Микулична.
Поезжат Добрыня, сам наказыват:
— Уж ты ай же моя молода жена,
Молода жена, любима семья,
Жди-тко Добрыню с чиста поля меня три года.
Как не буду я с чиста поля да перво три года,
Ты еще меня жди да и друго три года.
Как не буду я с чиста поля да друго три года,
Да ты еще меня жди да третье три года.
Как не буду я с чиста поля да третье три года,
А там ты хоть вдовой живи, а хоть замуж поди,
Хоть за князя поди, хоть за боярина,
А хоть за сильного поди ты за богатыря.
А только не ходи ты за смелого Алешу Поповича,
Смелый Алеша Попович мне крестовый брат,
А крестовый брат паче родного.
Как видели-то молодца седучнсь,
А не видели удалого поедучись.
Да прошло тому времечка девять лет,
А не видать-то Добрыни из чиста поля.
А как стал-то ходить князь Владимир свататься
Да на молодой Настасье Микуличне
А за смелого Алешу Поповича:
— А ты с-добра не пойдешь, Настасья Микулична,
Так я тебя возьму в портомойницы,
Так я тебя возьму еще в постельницы,
Так я тебя возьму еще в коровницы.
— Ах ты, солнышко Владимир стольно-киевский!
Ты еще прожди-тко три года.
Как не будет Добрыня четверто три года,
Так я пойду за смелого Алешу за Поповича.
Да прошло тому времени двенадцать лет,
Не видать, не видать Добрынюшки с чиста поля.
Ай тут пошла Настасья Микулична
Да за смелого Алешу Поповича.
Да пошли они пировать-столовать к князю Владимиру.
Ажно мало и по мало из чиста поля
Наезжал удалой дородный добрый молодец.
А сам на коне быв ясен сокол,
А конь тот под ним будто лютый зверь.
Приезжает ко двору да ко Добрынину —
Приходит Добрыня Никитич тут
В дом тот Добрыниный.
Он крест тот кладет по-писаному,
Да поклон тот ведет по-ученому,
Поклон ведет да сам здравствует:
— Да ты здравствуй, Добрынина матушка!
Я вчера с твоим Добрынюшкой разъехался,
Он велел подать гусли скоморошные,
Он велел подать платья скоморошьии,
Он велел подать дубинку скоморошьюю,
Да идти мне ко князю Владимиру да на почестен пир.
Говорит тут Добрынина матушка:
— Отойди прочь, детина засельщина,
Ты засельщина детина, деревенщина!
Как ходят старухи кошельницы,
Только носят вести недобрые:
Что лежит убит Добрынюшка в чистом поле,
Головой лежит Добрыня ко Пучай-реке,
Резвыми ножками Добрыня во чисто поле,
Скрозь его скрозь кудри скрозь желтые
Проросла тут трава муравая,
На траве расцвели цветочки лазуревы,
Как его-то теперь молода жена,
Молода жена, любима семья,
Да выходит-то за смелого Алешу за Поповича.
Он ей и говорит-то второй након:
— Да ты здравствуй ли, Добрынина матушка,
Ты честна вдова Амельфа Тимофеевна!
Я вчера с твоим Добрынюшкой разъехался.
Он велел подать гусли скоморошные,
Он велел подать платья скоморошьии,
Он велел подать дубинку скоморошьюю
Да идти мне к князю Владимиру да на почестен пир.
— Отойди прочь, детина засельщина!
Кабы было живо мое красное солнышко,
Молодой тот Добрынюшка Никитинич,
Не дошло бы те, невеже, насмехатися,
Уж не стало моего красного солнышка,
Да не что мне делать с платьями скоморошьими,
Да не что мне делать с гуслями скоморошьими,
Да не что мне делать с дубинкой скоморошьею.
Тут-то ходила в погреба глубоки,
Принесла она платья скоморошьии,
Приносила гуселышки яровчаты,
Принесла она дубину скоморошьюю.
Тут накрутился молодой скоморошинко,
Удалый добрый молодец,
Да пошел он к князю Владимиру на почестный пир.
Приходил он во гридню столовую,
Он крест тот кладет по-писаному,
Да поклон ведет по-ученому,
Он кланяется да поклоняется
Да на все на четыре на стороны.
Он кланяется там и здравствует:
— Здравствуй, солнышко Владимир стольно-киевский,
Да со многими с князьями и со боярами,
Да со русскими могучими богатырями,
Да со своей-то с душечкой со княгиней со Апраксией!
Говорит ему князь Владимир стольно-киевский:
— Да ты поди-тко, молода скоморошинка!
А все тыи места у нас нынь заняты,
Да только местечка немножечко
На одной-то печке на муравленой.
Да тут скочил молода скоморошинка
А на тую-ту печку на муравлену.
Заиграл он в гуселушки яровчаты.
Он первую завел от Киева до Еросолима,
Он другу завел от Еросолима да до Царяграда,
А все пошли напевки-то Добрынины.
Ай тут-то князь Владимир распотешился,
Говорит он молодой скоморошинке:
— Подь-тко сюды, молода скоморошинка!
А я тебе дам теперь три места:
А первое-то место подле меня,
А другое место опротив меня,
Третьее противо княгини Настасьи Микуличны.
А тут-то молода скоморошинка
Садился он в скамейку дубовую,
Да противо Настасьи Микуличны.
А тут-то Настасья Микулична
Наливала она чару зелена вина в полтора ведра
Да турий тот рог меду сладкого,
Подносила она Добрынюшке Никитичу.
А й тут-то Добрынюшка Никитинич
Да брал он чару зелена вина в полтора ведра,
А брал он чару единой рукой,
Выпивал он чару на единый дух,
Да й турий рог выпил меду сладкого,
Да спускал он в чару перстень злачёный,
Которым перстнем с ней обручался он.
Да говорит он Настасье Микуличне:
— Ты гляди-тко, Настасья Микулична,
Во чару гляди-тко злаченую.
Как поглядела Настасья Микулична
В тую чару золочёную,
Взяла в руки злачен перстень.
Говорит тут Настасья Микулична:
— Да не тот муж — который подле меня сидит,
А тот мой муж — который противо меня сидит.
А тут-то Добрыня Никитинич,
Да скочил Добрыня на резвы ноги,
Да брал Алешу за желты кудри,
Да он выдергивал из-за стола из-за дубового,
А стал он по гридне потаскивать,
Да стал он Алеше приговаривать:
— Не дивую я разуму женскому,
Да дивую я ти, смелый Алеша Попович ты,
А ты-то, Алешенька, да мне крестовый брат*.
Да еще тебе дивую, старый ты
Князь Владимир стольно-киевский!
А сколько я те делал выслуг-то великиих,
А ты все, Владимир, надо мной надсмехаешься.
Да теперь я выправил из Золотой Орды,
Выправил дани и выходы
За старые годы, за новые.
Везут тебе три телеги ордынские:
Три телеги злата и серебра.
Тут он взял свою молоду жену,
Молоду жену, любиму семью,
Да повел Добрыня к своей матушке.
Да тут ли Алешенька Попович тот,
Да ходит по гридне окоракою**,
А сам ходит приговаривает:
— Да всяк-то на сем свете женится,
Да не всякому женитьба удавается.
А только Алешенька женат бывал.
* — Крестовый брат — Добрыня и Алеша обменялись нательными крестами и стали «крестовыми братьями».
** — Да ходит по гридне окоракою — ходит по палате, комнате на четвереньках.
Былина Иван Гостиный сын
В стольном городе во Киеве
У славного князя Владимира
Было пированье — почестный пир,
Было столованье — почестный стол
На многи князи, бояра,
И на русские могучие богатыри,
И на гости богатые.
Будет день в половина дня,
Будет пир во полупире;
Владимир-князь распотешился,
По светлой гридне похаживает,
Таковы слова поговаривает:
— Гой еси, князи и бояра
И все русские могучие богатыри!
Есть ли в Киеве таков человек,
Кто б похвалился на триста жеребцов,
На триста жеребцов и на три жеребца похвалёные
Сив жеребец, да кологрив жеребец,
И который полонян Воронко во Большой Орде, -
Полонил Илья Муромец сын Иванович
Как у молода Тугарина Змеевича;
Из Киева бежать до Чернигова
Два девяносто-то мерных верст,
Промеж обедней и заутренею?
Как бы большой за меньшого хоронится,
От меньшого ему тут, князю, ответу нету.
Из того стола княженецкого,
Из той скамьи богатырския
Выступается Иван — гостиный сын;
И скочил на своё место богатырское,
Да кричит он, Иван, зычным голосом:
— Гой еси ты, сударь ласковый Владимир-князь!
Нет у тебя в Киеве охотников
А и быть перед князем невольником!
Я похвалюсь на триста жеребцов
И на три жеребца похвалёные
А сив жеребец, да кологрив жеребец,
Да третей жеребец полонян Воронко,
Да который полонян во Большой Орде, -
Полонил Илья Муромец сын Иванович
Как у молода Тугарина Змеевича,
Ехать дорога не ближняя,
И скакать из Киева до Черигова
Два девяноста-то мерных верст,
Промежу обедни и заутрени,
Ускоки давать кониные,
Что выметывать раздолья широкие,
А бьюсь я, Иван, о велик заклад,
Не о ста рублях, не о тысячу, -
О своей буйной голове.
За князя Владимира держат поруки крепкие
Все тут князи и бояра, тута-де гости корабельщики,
Закладу они за князя кладут на сто тысячей,
А никто-де тут за Ивана поруки не держит.
Пригодился тут владыка черниговский,
А и он-то за Ивана поруку держит,
Те он поруки крепкие,
Крепкие на сто тысячей.
Подписался молоды Иван — гостиный сын,
Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,
Походил он на конюшню белодубову,
Ко своему доброму коню,
К Бурочку-косматочку, троелеточку,
Падал ему в правое копытечко.
Плачет Иван, что река течет.
— Гой еси ты, мой добрый конь,
Бурочко-косматочко, троелеточко!
Про то ты ведь не знаешь, не ведаешь -
А пробил я, Иван, буйну голову свою
Со тобою, добрым конем;
Бился с князем о велик заклад,
А не о ста рублях, не о тысяче -
Бился с ним о ста тысячах,
Захвастался на триста жеребцов,
А на три жеребца похваленые:
Сив жеребец, да кологрив жеребец,
И третей жеребец полонян Воронко;
Бегати-скакать на добрых на конях,
Из Киева скакать до Чернигова
Промежу обедни-заутрени,
Ускоки давать кониные,
Что выметывать раздолья широкие.
Провещится ему добрый конь,
Бурочко-косматочко, троелеточко,
Человеческим русским языком:
— Гой еси, хозяин ласковый мой!
Ни о чем ты, Иван, не печалуйся,
Сива жеребца того не боюсь,
Кологрива жеребца того не блюдусь,
В задор войду — у Воронка уйду,
Только меня води по три зори,
Медвяною сытою пои
И сорочинским пшеном корми.
И пройдут те дни срочные,
И пройдут те часы урочные,
Придет от князя грозен посол
По тебя-то, Ивана Гостиного,
Чтобы бегати-скакати на добрыих на конях;
Не седлай ты меня, Иван, добра коня -
Только берись за шелков поводок;
Поведешь по двору княженецкому,
Вздень на себя шубу соболиную, -
Да котора шуба в три тысячи,
Пуговки в пять тысячей,
Поведешь по двору княженецкому,
А стану-де я, Бурка, передом ходить,
Копытами за шубу посапывати
И по черному соболю выхватывати,
На все стороны побрасывати;
Князи, бояра подивуются,
И ты будешь жив — шубу наживешь,
А не будешь жив — будто нашивал.
По-сказанному и по-писаному:
От великого князя посол пришел,
А зовет-то Ивана на княженецкий двор.
Скоро-де Иван наряжается,
И вздевал на себя шубу соболиную,
Которой шубе цена три тысячи,
А пуговки вальящатые в пять тысячей;
И повел он коня за шелков поводок.
Он будет-де, Иван, середи двора княженецкого,
Стал его Бурко передом ходить,
И копытами он за шубу посапывати,
И по черному соболю выхватывати,
Он на все стороны побрасывати;
Князи и бояра дивуются,
Купецкие люди засмотрелися.
Зрявкает Бурко по-туриному,
Он шип пустил по-змеиному,
Триста жеребцов испужалися,
С княженецкого двора разбежалися.
Сив жеребец две ноги изломил,
Кологрив жеребец тот и голову сломил,
Полонян Воронко в Золоту Орду бежит,
Он, хвост подняв, сам всхрапывает.
А князи-то и бояра испужалися,
Все тут люди купецкие,
Окарачь они по двору наползалися;
А Владимир-князь со княгинею печален стал,
По подполью наползалися,
Кричит сам в окошечко косящатое:
— Гой еси ты, Иван — гостиный сын!
Уведи ты уродья со двора долой;
Просты поруки крепкие,
Записи все изодранные!
Втапоры владыка черниговский
У великого князя на почестном пиру
Велел захватить три корабля на быстром Непру,
Велел похватить корабли
С теми товары заморскими,
— А князя-де и бояра никуда от нас не уйдут.
Былина Ставр Годинович
Из тоя из земли Ляховицкия
Сидел молодой Ставер сын Годинович:
Он сидит за столом, да сам не хвастает.
Испроговорил Владимир стольно-киевский:
— Ай же ты, Ставер сын Годинович!
Ты что сидишь сам да не хвастаешь?
Аль нет у тебя сёл со присёлками,
Аль нет городов с пригородками,
Аль нет у тебя добрых комоней,
Аль не славна твоя родна матушка,
Аль не хороша твоя молода жена?
Говорит Ставер сын Годинович:
— Хотя есть у меня сёла со присёлками,
Хотя есть города с пригородками,
Да то мне, молодцу, не похвальба;
Хотя есть у меня добрых комоней,
Добры комони стоят, все не ездятся,
Да то мне, молодцу, не похвальба:
Хоть славна моя родна матушка,
Да и то мне, молодцу, не похвальба;
Хоть хороша моя молода жена,
Так и то мне, молодцу, не похвальба;
Она всех князей-бояр да всех повыманит,
Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет.
Все на пиру призамолкнули,
Сами говорят таково слово:
— Ты, солнышко Владимир стольно-киевский!
Засадим-ка Ставра в погреба глубокие,
Так пущай-ка Ставрова молода жена
Нас, князей-бояр, всех повыманит,
Тебя, солнышка Владимира, с ума сведёт,
А Ставра она из погреба повыручит!
А и был у Ставра тут свой человек.
Садился на Ставрова на добра коня,
Уезжал во землю Ляховицкую
Ко той Василисте Микуличной:
— Ах ты ей, Василиста дочь Микулична!
Сидишь ты пьешь да прохлаждаешься,
Над собой невзгодушки не ведаешь:
Как твой Ставер да сын Годинович
Посажен в погреба глубокие;
Похвастал он тобой, молодой женой,
Что князей-бояр всех повыманит,
А солнышка Владимира с ума сведёт.
Говорит Василиста дочь Микулична:
— Мне-ка деньгами выкупать Ставра — не выкупить,
Мне-ка силой выручать Ставра — не выручить;
Я могу ли нет Ставра повыручить
Своей догадочкою женскою!
Скорёшенько бежала она,
Подрубила волоса по-молодецки-де,
Накрутилася Васильем Микуличем,
Брала дружинушки хоробрыя,
Сорок молодцев удалых стрельцов,
Сорок молодцев удалых борцов,
Поехала ко граду ко Киеву.
Не доедучи до града до Киева,
Пораздернула она хорош-бел шатер,
Оставила дружину у бела шатра,
Сама поехала ко солнышку Владимиру.
Бьет челом, поклоняется:
— Здравствуй, солнышко Владимир стольно-киевский
С молодой княгиней со Апраксией!
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Ты откудашний, удалый добрый молодец,
Ты коей орды, ты коей земли,
Как тебя именем зовут,
Нарекают тебя по отчеству?
Отвечал удалый добрый молодец:
— Что я есть из земли Ляховицкия,
Того короля сын Ляховицкого,
Молодой Василий Микулич-де;
Я приехал к вам о добром деле — о сватанье
На твоей любимыя на дочери.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу — со дочерью подумаю. -
Приходит он ко дочери возлюбленной:
— Ах ты ей же, дочь моя возлюбленна!
Приехал к нам посол из земли Ляховицкия,
Того короля сын Ляховицкого,
Молодой Василий Микулич-де,
Об добром деле — об сватанье
На тебе, любимыя на дочери;
Что же мне с послом будет делати?
Говорила дочь ему возлюбленна:
— Ты ей, государь родной батюшко!
Что у тебя теперь на разуме:
Выдаёшь девчину сам за женщину!
Речь-поговоря — всё по-женскому:
Перески тоненьки — всё по-женскому;
Где жуковинья были — тут место знать;
Стегна жмёт — всё добра бережёт.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу посла поотведаю.
Приходит к послу земли Ляховицкия,
Молоду Василью Микуличу:
— Уж ты молодой Василий сын Микулич-де!
Не угодно ли с пути со дороженьки
Сходить тебе во парную во баенку?-
Говорил Василий Микулич-де:
— Это с дороги не худо бы!
Стопили ему парну баенку.
Покуда Владимир снаряжается,
Посол той поры во баенке испарился,
С байны идёт — ему честь отдает:
— Благодарствуй на парной на баенке!
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Что же меня в баенку не подождал?
Я бы в байну пришел — тебе жару поддал,
Я бы жару поддал и тебя обдал.
Говорил Василий Микулич-де:
— Что ваше дело домашнее,
Домашнее дело, княженецкое;
А наше дело посольское:
Недосуг нам долго чваниться,
Во баенке долго нам париться;
Я приехал об добром дела — об сватанье
На твоей любимыя на дочери.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу — с дочерью подумаю.
Приходит он ко дочери возлюбленной:
— Ты ей же, дочь моя возлюбленна!
Приехал есть посол земли Ляховицкия
Об добром деле — об сватанье
На тебе, любимыя на дочери;
Что же мне с послом будет делати?
Говорит как дочь ему возлюбленна:
— Ты ей, государь мой родной батюшко!
Что у тебя теперь на разуме:
Выдаешь девчину за женщину!
Речь-поговоря — все по-женскому;
Перески тоненьки — все по-женскому;
Где жуковинья были — тут место знать.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу посла да поотведаю.
Приходит ко Василью Микуличу,
Сам говорил таково слово:
— Молодой Василий Микулич-де!
Не угодно ль после парной тебе баенки
Отдохнуть во ложни во теплыя?
— Это после байны не худо бы!
Как шел он во ложню во теплую,
Ложился на кровать на тесовую,
Головой-то ложился, где ногами быть,
А ногами ложился на подушечку.
Как шел туда Владимир стольно-киевский,
Посмотрел во ложню во теплую:
Есть широкия плеча богатырския.
Говорит посол земли Ляховицкия,
Молодой Василий Микулич-де:
— Я приехал о добром деле — об сватанье
На твоей любимыя на дочери;
Что же ты со мной будешь делати?
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я пойду — с дочерью подумаю.
Приходит ко дочери возлюбленной:
— Ай же, дочь моя возлюбленна!
Приехал посол земли Ляховицкия,
Молодой Василий Микулич-де,
За добрым делом — за сватаньем
На тебе, любимыя на дочери;
Что же мне с послом будет делати?
Говорила дочь ему возлюбленна:
— Ты ей, государь родной батюшко!
Что у тебя теперь на разуме:
Выдаешь девчину сам за женщину!
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу посла да поотведаю.
— Ах ты молодой Василий Микулич-де!
Не угодно ли с моими дворянами потешиться,
Сходить с ними на широкий двор,
Стрелять в колечко золочёное,
Во тоя в острие ножёвыя,
Расколоть-то стрелочку надвое,
Что были мерою равненьки и весом равны?
Стал стрелять стрелок перво князевый:
Первый раз стрелял он — не дострелил,
Другой раз стрелил он — перестрелил,
Третий раз стрелил он — не попал.
Как стал стрелять Василий Микулич-де,
Натягивал скоренько свой тугой лук,
Налагает стрелочку каленую,
Стрелял в колечко золочёное,
Во тоя острие во ножевое,
Расколол он стрелочку надвое,
Они мерою разненьки и весом равны,
Сам говорит таково слово:
— Солнышко Владимир стольно-киевский!
Я приехал об добром деле — об сватанье
На твоей на любимыя на дочери,
Что же ты со мной будешь делати?
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Я схожу-пойду — с дочерью подумаю -
Приходит к дочери возлюбленной:
— Ай же ты, дочь моя возлюбленна!
Приехал есть посол земли Ляховицкия,
Молодой Василий Микулич-де,
Об добром деле — об сватанье
На тебе, любимыя на дочери;
Что же мне с послом будет делати?
Говорила дочь ему возлюбленна:
— Что у тебя, батюшко, на разуме:
Выдаешь ты девчину за женщину!
Речь-поговоря — все по-женскому;
Перески тоненьки — все по-женскому;
Где жуковинья были — тут место знать.
— Я схожу посла поотведаю.
Он приходит к Василью Микуличу,
Сам говорит таково слово:
— Молодой Василий Микулич-де,
Не угодно ли тебе с моими боярами потешиться,
На широком дворе поборотися?
Как вышли они на широкий двор,
Как молодой Василий Микулич-де
Того схватил в руку, того в другую,
Третьего схлеснет в серёдочку,
По трое за раз он наземь ложил,
Которых положит — тыи с места не стают.
Говорил Владимир стольно-киезский:
— Ты молодой Василий Микулич-де!
Укроти-ко свое сердце богатырское,
Оставь людей хоть нам на семена!
Говорил Василий Микулич-де:
— Я приехал о добром деле — об сватанье
На твоей любимыя на дочери;
Буде с чести не даешь, возьму не с чести,
А не с чести возьму — тебе бок набью!
Не пошел больше к дочери спрашивать,
Стал он дочь свою просватывать.
Пир идет у них по третий день,
Сего дня им идти к божьей церкви.
Закручинился Василий, запечалился.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Что же ты, Василий, не весел есть?
Говорит Василий Микулич-де:
— Что буде на разуме не весело:
Либо батюшко мой помер есть,
Либо матушка моя померла.
Нет ли у тебя загусельщиков,
Поиграть во гуселышки яровчаты?
Как повыпустили они загусельщиков,
Все они играют, всё не весело.
— Нет ли у тя молодых затюремщиков?-
Повыпустили молодых затюремщиков,
Все они играют, всё не весело.
Говорит Василий Микулич-де:
— Я слыхал от родителя от батюшка,
Что посажен наш Ставер сын Годинович
У тебя во погреба глубокие:
Он горазд играть в гуселышки яровчаты.
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Мне повыпустить Ставра -
Мне не видеть Ставра;
А не выпустить Ставра -
Так разгневить посла!-
А не смеет посла он поразгневати -
Повыпустил Ставра он из погреба.
Он стал играть в гуселышки яровчаты -
Развеселилися Василий Микулич-де...
Говорил Василий Мнкулич-де: -
Солнышко Владимир стольно-киевский!
Спусти-ка Ставра съездить до бела шатра,
Посмотреть дружинушку хоробрую!
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Мне спустить Ставра — не видать Ставра,
Не спустить Ставра — разгневить посла! -
А не смеет он посла да поразгневати.
Он спустил Ставра съездить до бела шатра,
Посмотреть дружинушку хоробрую.
Приехали они ко белу шатру,
Зашел Василий в хорош-бел шатер,
Снимал с себя платье молодецкое,
Одел на себя платье женское,
Сам говорил таково слово:
— Теперича, Ставер, меня знаешь ли?
Говорит Ставер сын Годинович:
— Молода Василиста дочь Микулична!
Уедем мы во землю Политовскую!
Говорит Василиста дочь Микулична:
— Не есть хвала добру молодцу,
Тебе, воровски из Киева уехати,
Поедем-ка свадьбу доигрывать!
Приехали ко солнышку Владимиру,
Сели за столы за дубовые.
Говорил Василий Микулич-де:
— Солнышко Владимир стольно-киевский!
За что был засажен Ставер сын Годинович
У тебя во погреба глубокие?
Говорил Владимир стольно-киевский:
— Похвастал он своей молодой женой,
Что князей-бояр всех повыманит,
Меня, солнышка Владимира, с ума сведёт.
— Ай ты ей, Владимир стольно-киевский!
А нынче что у тебя теперь на разуме:
Выдаешь девчину сам за женщину,
За меня, Василисту за Микуличну?
Тут солнышку Владимиру к стыду пришло;
Повесил свою буйну голову,
Сам говорил таково слово:
— Молодой Ставер сын Годинович!
За твою великую за похвальбу
Торгуй во нашем городе во Киеве,
Во Киеве во граде век беспошлинно!
Поехали во землю Ляховицкую,
Ко тому королю Ляховицкому.
Тут век про Ставра старину поют
Синему морю на тишину,
Вам всем, добрым людям, на послушанье.
Былина Святогор и Илья
Муромец
Как не далече‑далече во чистом во поли,
Тута куревка да поднималася,
А там пыль столбом да поднималася, ‑
Оказался во поли добрый молодец,
Русский могучий Святогор‑богатырь.
У Святогора конь да будто лютый зверь,
А богатырь сидел да во косу сажень,
Он едет в поле, спотешается,
Он бросает палицу булатную
Выше лесушку стоячего,
Ниже облаку да ходячего,
Улетает эта палица
Высоко да по поднебесью;
Когда палица да вниз спускается,
Он подхватывает да одной рукой.
Наезжает Святогор‑богатырь
Во чистом поли он на сумочку да скоморошную.
Он с добра коня да не спускается,
Хотел поднять погонялкой эту сумочку, ‑
Эта сумочка да не ворохнется;
Опустился Святогор да со добра коня,
Он берет сумочку да одной рукой, ‑
Эта сумочка да не сшевелится;
Как берет он обема рукам,
Принатужился он силой богатырской,
По колен ушел да в мать сыру землю, ‑
Эта сумочка да не сшевелится,
Не сшевелится да не поднимется.
Говорит Святогор да он про себя:
«А много я по свету езживал,
А такого чуда я не видывал,
Что маленькая сумочка да не сшевелится,
Не сшевелится да не сдымается,
Богатырской силы не сдавается».
Говорит Святогор да таковы слова:
«Верно, тут мне, Святогору, да и смерть пришла».
И взмолился он да своему коню:
«Уж ты, верный богатырский конь,
Выручай теперь хозяина».
Как схватился он да за уздечику серебряну,
Он за ту подпругу золоченую,
За то стремечко да за серебряно,
Богатырский конь да принатужился,
А повыдернул он Святогора из сырой земли.
Тут садился Святогор да на добра коня,
И поехал по чисту полю
Он ко тем горам да Араратскиим.
Утомился Святогор, да он умаялся
С этой сумочкой да скоморошноей,
И уснул он на добром коне,
Заснул он крепким богатырским сном.
Из‑под далеча‑далеча из чиста поля
Выезжал старой казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович,
Увидал Святогора он богатыря:
«Что за чудо вижу во чистом поли,
Что богатырь едет на добром кони,
Под богатырем‑то конь да будто лютый зверь,
А богатырь спит крепко‑накрепко».
Как скричал Илья да зычным голосом:
«Ох ты гой еси, удалой добрый молодец!
Ты что, молодец, да издеваешься,
А ты спишь ли, богатырь, аль притворяешься,
Не ко мне ли, старому, да подбираешься?
А на это я могу ответ держать».
От богатыря да тут ответу нет.
А вскричал Илья да пуще прежнего,
Пуще прежнего да зычным голосом,
От богатыря да тут ответа нет.
Разгорелось сердце богатырское
А у старого казака Ильи Муромца,
Как берет он палицу булатную,
Ударяет он богатыря да по белым грудям,
А богатырь спит, не просыпается.
Рассердился тут да Илья Муромец,
Разъезжается он во чисто поле,
А с разъезду ударяет он богатыря
Пуще прежнего он палицей булатною,
Богатырь спит, не просыпается.
Рассердился тут старый казак да Илья Муромец,
А берет он шалапугу подорожную,
А не малу шалапугу – да во сорок пуд,
Разъезжается он со чиста поля,
И ударил он богатыря по белым грудям,
И отшиб он себе да руку правую.
Тут богатырь на кони да просыпается,
Говорит богатырь таково слово:
«Ох, как больно русски мухи кусаются!»
Поглядел богатырь в руку правую,
Увидал тут Илью Муромца,
Он берет Илью да за желты кудри,
Положил Илью да он к себе в карман,
Илью с лошадью да богатырскоей,
И поехал он да по святым горам,
По святым горам да Араратскиим.
Как день он едет до вечера,
Темну ноченьку да он до утра,
И второй он день едет до вечера,
Темну ноченьку он до утра,
Как на третий‑то да на денечек
Богатырский конь стал спотыкатися.
Говорит Святогор да коню доброму:
«Ах ты, волчья сыть да травяной мешок,
Уж ты что, собака, спотыкаешься?
Ты идти не мошь аль везти не хошь?»
Говорит тут верный богатырский конь
Человеческим да он голосом:
«Как прости‑тко ты меня, хозяйнушко,
А позволь‑ка мне да слово вымолвить.
Третьи суточки да ног не складучи
Я вожу двух русскиих могучиих богатырей,
Да й в третьих с конем богатырскиим».
Тут Святогор‑богатырь да опомнился,
Что у него в кармане тяжелешенько;
Он берет Илью за желты кудри,
Он кладет Илью да на сыру землю
Как с конем его да богатырскиим.
Начал спрашивать да он, выведывать:
«Ты скажи, удалый добрый молодец,
Ты коей земли да ты какой орды?
Если ты богатырь святорусский,
Дак поедем мы да во чисто поле,
Попробуем мы силу богатырскую».
Говорит Илья да таковы слова:
«Ай же ты, удалой добрый молодец!
Я вижу силушку твою великую,
Не хочу я с тобой сражатися,
Я желаю с тобой побрататися».
Святогор‑богатырь соглашается,
Со добра коня да опущается,
И раскинули они тут бел шатер,
А коней спустили во луга зеленые,
Во зеленые луга они стреножили.
Сошли они оба во белой шатер,
Они друг другу порассказалися,
Золотыми крестами поменялися,
Они с друг другом да побраталися,
Обнялись они, поцеловалися,
– Святогор‑богатырь да будет больший брат,
Илья Муромец да будет меньший брат.
Хлеба‑соли тут они откушали,
Белой лебеди порушали
И легли в шатер да опочив держать.
И недолго, немало спали – трое суточек,
На четверты они да просыпалися,
В путь‑дороженьку да отправлялися.
Как седлали они да коней добрыих,
И поехали они да не в чисто поле,
А поехали они да по святым горам,
По святым горам да Араратскиим.
Прискакали на гору Елеонскую,
Как увидели они да чудо чудное,
Чудо чудное да диво дивное:
На горы на Елеонския
Как стоит тута да дубовый гроб.
Как богатыри с коней спустилися,
Они ко гробу к этому да наклонилися,
Говорит Святогор да таковы слова
«А кому в этом гробе лежать сужено?
Ты послушай‑ка, мой меньший брат,
Ты ложись‑ка во гроб да померяйся,
Тебе ладен ли да тот дубовый гроб».
Илья Муромец да тут послушался
Своего ли братца большего,
Он ложился, Илья, да в тот дубовый гроб.
Этот гроб Ильи да не поладился,
Он в длину длинен и в ширину широк.
И ставал Илья да с того гроба,
А ложился в гроб да Свягогор‑богатырь.
Святогору гроб да поладился,
В длину по меры и в ширину как раз.
Говорит Святогор да Ильи Муромцу:
«Ай же ты, Илья да мой меньший брат,
Ты покрой‑ка крышечку дубовую,
Полежу в гробу я, полюбуюся».
Как закрыл Илья крышечку дубовую,
Говорит Святогор таковы слова:
«Ай же ты, Илюшенька да Муромец!
Мне в гробу лежать да тяжелешенько,
Мне дышать‑то нечем, да тошнешенько,
Ты открой‑ка крышечку дубовую,
Ты подай‑ка мне да свежа воздуху».
Как крышечка не поднимается,
Даже щелочка не открывается.
Говорит Святогор да таковы слова:
«Ты разбей‑ка крышечку саблей вострою».
Илья Свягогора послушался,
Берет он саблю вострую,
Ударяет по гробу дубовому.
А куда ударит Илья Муромец,
Тут становятся обручи железные.
Начал бить Илья да вдоль и поперек,
– Все железные обручи становятся.
Говорит Святогор да таковы слова:
«Ах ты, меньший брат да Илья Муромец!
Видно, тут мне, богатырю, кончинушка.
Ты схорони меня да во сыру землю,
Ты бери‑тко моего коня да богатырского,
Наклонись‑ка ты ко гробу ко дубовому,
Я здохну тебе да в личко белое,
У тя силушки да поприбавится».
Говорит Илья да таковы слова:
«У меня головушка есть с проседью,
Мне твоей‑то силушки не надобно,
А мне своей‑то силушки достаточно.
Если силушки у меня да прибавится,
Меня не будет носить да мать сыра земля.
И не надо мне твоего коня да богатырского,
А мне‑ка служит верой‑правдою
Мне старой Бурушка косматенький».
Тута братьица да распростилися,
Святогор остался лежать да во сырой земли,
А Илья Муромец поехал по святой Руси
Ко тому ко городу ко Киеву
А ко ласковому князю ко Владимиру.
Рассказал он чудо чудное,
Как схоронил он Святогора да богатыря
На той горы на Елеонскии.
Да тут Святогору и славу поют,
А Ильи Муромцу да хвалу дают.
А на том былинка и закончилась.
Былина Вавила и скоморохи
У честной вдовы да у Ненилы
А у ней было чадо Вавила.
А поехал Вавилушка на ниву,
Он ведь нивушку свою орати,
Еще белую пшеницу засевати,
Родну матушку свою хочет кормити.
А ко той вдове да ко Нениле
Пришли люди к ней веселые,
Веселые люди, не простые,
Не простые люди — скоморохи:
— Уж ты здравствуешь, честна вдова Ненила!
У тебя где чадо да нынь Вавила?
— А уехал Вавилушка на ниву,
Он ведь нивушку свою орати,
Еще белую пшеницу засевати:
Родну матушку хочет кормити.
Говорят как те ведь скоморохи:
— Мы пойдем к Вавилушке на ниву,
Он нейдет ли с нами скоморошить?
А пошли скоморохи к Вавилушке на ниву:
— Уж ты здравствуешь, чадо Вавила,
Тебе дай бог нивушку орати,
Еще белую пшеницу засевати:
Родну матушку тебе кормити.
— Вам спасибо люди веселые,
Веселые люди, скоморохи;
Вы куда пошли да по дороге?
— Мы пошли на инищее царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу.
Ты пойдем, Вавила, с нами скоморошить.
Говорило тут чадо Вавила:
— Я ведь песен петь да не умею,
Я в гудок играть да не горазден. -
Говорил Кузьма да со Демьяном:
— Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил.
У того ведь чада у Вавилы
А было в руках-то понукальце,
А и стало тут ведь погудальце;
Еще были в руках да тут ведь вожжи,
Еще стали шелковые струнки.
Еще то чадо да тут Вавила
Видит: люди тут да не простые,
Не простые люди-то, святые;
Он походит с ними да скоморошить.
Он повел их да ведь домой же.
Еще тут честна вдова да тут Ненила
Еще стала тут да их кормити.
Понесла она хлебы-то ржаные -
А и стали хлебы-то пшеничны;
Понесла она курицу варену -
Еще курица да ведь взлетела,
На печной столб села да запела.
Еще та вдова да тут Ненила
Еще видит: люди не простые,
Не простые люди-то, святые.
Отпустила тут Вавилу скоморошить.
А идут да скоморохи по дороге,
На гумне мужик горох молотит.
— Тебе бог помочь да те, крестьянин,
На бело горох да молотити!
— Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи!
Вы куда пошли да по дороге?
— Мы пошли на инищее царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу. -
Говорил да тут да ведь крестьянин:
— У того царя да у Собаки
А окол двора-то тын железный,
А на каждой тут да на тычинке
По человеческой сидит головке;
А на трех ведь на тычинках
Еще нету человеческих головок,
Тут и вашим-то да быть головкам.
— Уж ты ой еси да ты, крестьянин!
Ты не мог ведь нам добра тут сдумать,
Еще лиха нам ты не сказал бы!
Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А Кузьма с Демьяном приспособил -
Полетели голубята-то стадами,
А стадами тут да табунами;
Они стали у мужика горох клевати,
Он ведь стал их кичигами сшибати,
Зашибал он, думал, голубяток,
Зашибал да всех своих ребяток.
Говорил да тут да ведь крестьянин:
— Уж как тяжко тут да согрешил я!
Это люди шли да не простые,
Не простые люди-то, святые!
А идут скоморохи по дороге,
А навстречу мужик едет торговати.
— Тебе бог помочь да те, крестьянин,
Ай тебе горшками торговати!
— Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи!
Вы куда пошли да по дороге?
— Мы пошли на инищее царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу. -
Говорил да тот да ведь крестьянин:
— У того царя да у Собаки
А окол двора да тын железный,
А на каждой тут да на тычинке
По человеческой сидит головке;
А на трех-то ведь на тычинках
Еще нету человеческих головок,
Тут и вашим-то да быть головкам.
— Уж ты ой еси да ты, крестьянин!
Ты не мог нам добра ведь сдумать,
Еще лиха нам ты не сказал бы!
Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил -
Полетели куропцы с рябами,
Полетели пеструхи с чюхарями,
Полетели марьюхи с косачами.
Они стали по оглоблям-то садиться,
Он ведь стал их тут да бити
И во свой ведь воз да класти.
Наложил он их да весь возочек,
А поехал мужик да во городочек.
Становился он да во рядочек,
Развязал да он да свой возочек -
Полетели куропцы с рябами,
Полетели пеструхи с чюхарями,
Полетели марьюхи с косачами.
Посмотрел ведь во своем-то он возочке,
Еще тут у него одни да черепочки.
— Ой, я тяжко тут да согрешил ведь!
Это люди шли да не простые,
Не простые люди-то, святые!
А идут скоморохи по дороге,
Еще красная да тут девица,
А она холсты да полоскала.
— Уж ты здравствуешь, красна девица,
Набело холсты да полоскати!
— Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи!
Вы куда пошли да по дороге?
— Мы пошли на инищее царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу.
Говорила красная девица:
— Пособи вам бог переиграти
И того царя да вам Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
А и дочь его да Перекрасу.
— Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил,
А у той у красной у девицы
У ней были-то холсты-то ведь холщовы.
Еще стали-то атласны да шелковы.
Говорит как красная девица:
— Тут ведь люди шли да не простые,
Не простые люди-то, святые!
А идут скоморохи по дороге,
А пришли во инищее царство.
Заиграл да тут да царь Собака,
Заиграл Собака во гудочек,
А во звончатый во переладец -
Еще стала вода да прибывати,
Хочет он водой их потопити.
— Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил.
И пошли быки-то тут стадами,
А стадами тут да табунами,
Еще стали воду упивати,
Еще стала вода да убывати.
— Заиграй, Вавила, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособят.
Заиграл Вавила во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил.
Загорелось инищее царство
И сгорело с края и до края.
Посадили тут Вавилушку на царство,
Он привез ведь тут да свою матерь.
